Записки на проездном билете

Предисловие

Три года назад мы с мужем, двумя детьми и тремя чемоданами эмигрировали в Израиль. Так я и знала, что первая строка не удастся. Правильно говорить не «эмигрировали», а репатриировались. Или сделали «алию» — восхождение. И мы, стало быть, не эмигранты, а восходимцы на Святую землю. Поднялись всходами в Израиле. А раньше были взрослыми растениями в России. Таких экспериментов на живом организме было в нашем веке столько, что русская литература двадцатого столетия почти наполовину эмигрантская. Слишком соблазнительное это дело — запечатлевать драматические перемены. Уж его-то у нас, передвижников по разным странам, отнять нельзя. Вот и я не удержалась от такой утехи.

Главная моя жизнь проходит в иерусалимском автобусе — четыре разные работы разбежались по холмам загадочного города. В автобусе вспоминаю, думаю, подслушиваю, конспектирую подслушанное у других и у себя, на проездном билете.

Прошлой весною, примаверой 1995 года, покупку проездного билета здесь стали называть покупкой оптимиста. После пяти подряд автобусных терактов люди всходили в автобус, как на эшафот, каждая поездка была актом личного мужества. Обычный же билет был аттестован как билет в рай. Вообще-то у нас в Израиле спокойно. Ну, иногда постреляют-взорвут, да где этого нет? Всюду жизнь, а занчит и смерть. Зато можно свободно гулять ночью, даже ликующей одиночкой, не шарахаться от стай откормленных белозубых подростков- они кроткие, как агнцы. Самое большое преступление, на которое они способны, это прилюдно пописать на той же травке, где сами гоняют мячик.

В общем, теперь я хочу предъявить свои иерусалимские проездные за три первых израильских года всем, кто захочет в них поверить.

Проездной за 1993

Поехали.

На таможне зашитые сумки разрывали с треском. Молодая женщина тихо заревела, когда вывалили ее бледные тряпочки, лучшие из тряпочек прежней жизни. Таможеница, блондинка с накрахмаленным лицом, без интереса поковырявшись в мягкой горке, извлекла серый камешек с перламутровым ракушечным отпечатком (на волжском берегу такой можно найти, говорят, это обломки древнего мира ) и сказала громко, грамотно модулируя:»Ничего более ценного вы не могли с собой взять?» Все промолчали, кроме собаки, которую уже досмотрели и отделили от недосмотренных хозяев. Собака, эрделька, давно и непрерывно выла в своей клетке. Я чуть было не крикнула в таможенные очи, что несметное количество бриллиантов мы спрятали так, что им вовек не сыскать, но что-то меня остановило. Бесшумная стая эмигрантов переместилась ближе к вылету. Дядька в клетчатой рубахе с холмистым лицом сказал, что он едет попробовать, а если не понравится, вернется. Было видно, что ему уже не нравится. Боинг, пузатый, натруженный, с единственным туалетом, к которому 4 часа полета не зарастала народная тропа, летел без азарта, но над Тель-Авивом повеселел:огни внизу выглядели заморски, закат был нарядный, к случаю. В аэропорту пальмы непыльные, воздух светлый, свет прохладный, вели нас по ребристому серебристому коридорчику, детям подарки дарили, нам бесплатный звонок домой. Выдали документы. Деньги. И серию серых вопросов. Потом вдруг: «А вы знаете, что вместе с вами в один день прилетел в Израиль Майкл Джексон?»

Нас встречали родственники, числом 13 на трех машинах с тремя букетами. По дороге мы все громко говорили, смеялись. О чем и чему — не помню.

*Показалось тогда, что у Израиля цвета и уюты крымского дворика, по крайней мере так было в Кфар-сабе, где мы осели первое время. Кфар-Саба — “деревня дедушки” в переводе. Между прочим, здесь «Ваньку Жукова» в школе проходят. Помните у Чехова письмо “ на деревню дедушке”? Надо узнать, как перевели на иврит «ейной мордой мне в харю тычет».

Лавка на родине предков

Опыт первого общения с местным населением — из лавок. Смуглый и гладкий, как каштан, хозяин магазинчика каждый день встречает меня лопотанием «нехмада», «хамуда», мол, я милая и славная. Я решила ему тоже -добрым словом. Пошла, посмотрела в словаре словечко. И на его очередную россыпь это словечко вклеила. А он вдруг как-то скосоротился и убрался за кулисы. Потом выяснилось, что я неверно прочла огласовки и сообщила ему, что он мой любовник. Пришлось выбирать другую лавочку для закупок. У мужа моего теперь есть свой концертный номер: рассказ о том, как он пытался прикупить баночку грибов. Он попросил продавца дать ему «маленький овощ, который растет на земле под деревом». Бедный служитель продажного культа стал по очереди подзывать всех прохожих, перед которыми Леня снова вежливо изъяснялся про овощ под деревом. Набралось человек двадцать. Они, не расходясь, внимательно слушали каждый новый подход, и уже начали потихоньку рвать волосы в отчаянии понять брата по разуму. Тут подошел счастливый обладатель двуязычия и сурово попросил у бордового от напряжения Лени отчета. Коротко бросил в толпу на иврите: «грибов он хочет», и толпа завыла, заплескала руками, кляня себя за непонятливость. Грибы вкусом и запахом похожи на ластик, — стоило пыжиться.

И как вам Израиль?

Встретилась с одной дамой из саратовской жизни, она здесь уже три года, работает в магазине занавесок, отчаянно собачится с хозяйкой и с соседками по коммуналке ( в одиночку квартиру не снять), очень бойко обо всем рассказывает. Да рассказывают все. Попробуй присядь на лавочку, тебе тут же объяснят, какая замечательная или отвратительная страна Израиль, приправив сусальными подробностями или «крупной солью злости».

— Здесь арбузы без косточек!

— Зато огурцы невкусные!

— Кошелек потеряешь-обязательно вернут!

— «Русским» платят в два раза меньше, чем израильтянам!

— Они нас приняли, корзину полгода дают! ( корзина абсорбции, деньги на первое время жизни)

— Да им Америка на нас деньги шлет, а они почти все прикарманивают!

— На хорошо покушать всем хватает!

— Я в Союзе, милый мой, так едал, что ни вам, ни им не снилось! Я там главным был, а здесь меня, с моим опытом, на работу не берут, горшки мыть предлагают!

— А как у вас с ивритом?

— Я этот язык, которым пишут наизнанку, вообще не признаю.

— На каком же языке вы будете разговаривать на работе, как они вас поймут?

— А это уж их проблемы!

Так полаются потихоньку, расплюются, и потом к — тебе: «Ну, а вам здесь как?»

(А черт его знает как. Как в картонных декорациях. )

— Симпатичное место, ей-богу! Нравится мне здесь!

— А это у вас эйфория. Но скоро начнется депрессия.

— Всегда готова!

Мои романы

Почему в этой жаркой стране так холодно? Видимо, скрытая форма ностальгии. Сияющей плодовитой израильской зимой я сижу в углу дивана в своём ещё детском оранжевом одеяле и читаю о русской хандре, о мытарствах Онегина. Потом Печорина. Потом Раскольникова. Я взяла их с полки напоследок, для прощания перед вечной разлукой. А между тем вскоре мне позвонят и пригласят преподавать русскую литературу для детей- эмигрантов, которые желают сдать этот предмет на аттестат зрелости. И я побегу, не оглянувшись на то, что клялась никогда в жизни не учительствовать. И в программе окажется три романа: «Евгений Онегин», «Герой нашего времени» и «Преступление и наказание».

И в “ Зикарон” гулять водил.

В парке «Зикарон» (память) в Квар-Сабе есть маленькое кладбище. Только белые раскаленные солнцем камни, без оград. Без деревьев. Без цветов. Хоронят через пару часов после смерти, еще неостывшими, в саванах. Надо привыкнуть заранее. Хорошо еще, что пол у меня для похорон небеспокойный. Усопших мужского пола обрезают посмертно, если они при жизни не удостоились.

Рядом с кладбищем, а оно — просто маленькая деталь паркового ландшафта, русскоязычные мамаши гуляют своих ивритоязычных детей. Когда эти дети начинают говорить по-русски, кажется, что они грубо пародируют еврейские анекдоты. По мне пробежало стадо мурашек, когда я представила собственную дочь через несколько лет говорящей на таком воляпюке. Мальчик крикнул: » Я бросил в костер палка». Деликатно спросила я у его мамы, что, мол, они, наверно, очень давно в стране, раз сынок русский язык уже забывает. Мама пришибла меня взглядом и ответила, что ее ребенок прекрасно говорит по-русски.

Автобус

Автобус Израильский, исполать тебе! Я только в твоей утробе жизнь-то и познаю. Мне один мальчик сказал, что морды здешних автобусов все до единой — индивидуальные. «Я их, — говорит, — издали узнаю, когда еще номеров не видно. Вон, смотрите, едет один с физиономией 32-ого, а за ним с рожицей 19-ого. » Подъехали, — и точно, именно они.

Мальчик добрейший, в походе чужие рюкзаки на себе волочет, его даже все предметы уважают и слушаются, а на безымянном пальце — кольцо с сатанинской символикой.

-Гриша, что это?

— А я — сатанист.

Бедные наши детки.

1994 год

Дядя в шляпе и с цветком

Ночью иерусалимский автобус взлетает над городом: планирует с холма на холм, а Иерусалим внизу мерцает, как старинная люстра. Едешь долго, читаешь, провоцируешь соседей на исповедь, глазеешь на публику, узнаешь в вошедших всех саратовских знакомых, плачешь, готовишь речь перед ивритским начальством, проверяешь тетради, придумываешь темы этюдов ( веду театральную студию для подростков)…

Сегодня в автобусе снова этот дяденька с жасминными ветками. Каждое утро он выходит на маршрут с холщовым мешком, набитым мятой или жасмином, идёт по автобусу и молча, не улыбаясь, раздает всем цветы.

Новички шарахаются, кто-то глядит в сторону, остальные привычно берут, не благодаря.

Для многих иерусалимцев этот ежеутренний ритуал уже стал талисманом.

И ни разу никто не спросил дяденьку, почему он это делает.

Вид у него совершенно здоровый, ничуть не экзальтированный, рабочий такой. Конечно, в Иерусалиме надо бы было выдумать такого человека, если бы его не было”.

Красавица

Очень ласковы здешние господа мужеского пола, щедры на комплименты, шоколадки и обещания чашек кофе. Осведомляюсь у подружки прежних лет России о причинах. Ленка ухмыляется и сыпет:»А ты, мамочка, небось подумала, что красавицей здесь стала? И не мечтай. Они ко всем «русским» так. Нашим девчонкам ихние юноши в школе прямо сразу пять шекелей предлагают за сеанс в туалете».

Говорят, в ивритской прессе нашу алию называют проститутской. Кто-то подсчитал, что за полгода в их газетах было опубликовано около ста материалов, “марающих честь и достоинство алии».

Однако ко мне (видно, в силу моего преклонного возраста и неслабого сложения) дядьки пристают с очень изощренной лестью. Ты, говорят, красивая, как кукла. Я стараюсь не задумываться, где они видели сорокалетних носатых кукол, и благосклонно слушаю дальше. Просто голоса слушаю, ласковые, рассыпчатые восточные голоса, потому что слов, кроме “красивая как кукла” больше не знаю, да и зачем мне больше-то знать?

* Примечание из 96-го года. Теперь, когда я выварилась в тутошней толпе, и больше не посверкиваю очевидной российской сущностью, меня перестали «клеить» израильтяне. Жаль, что я была такой кратковременной красавицей.

Бывшая жена

Жена провожала бывшего мужа в Израиль навсегда. Оделась в длинное кожаное пальто и повязала цветной душистый шарфик, чтобы у провожаемого на целый взгляд хватило последнего восхищения. Шла на вокзал, стараясь бойко рифмовать каблучками. Но не дошла до нужного вагона. Переждала проводы за вокзальным ларьком, вспоминая того красивого еврейского мальчика, за которого она 15 лет назад вышла замуж. Теперь он уехал, а она осталась стоять за аптечным ларьком.

Убитая библиотека

Красивый еврейский мальчик влюбился в книги и начал собирать свою библиотеку. Было время больших тиражей, целиком расходившихся по блату или оседавших на полках сельмагов. Чтобы достать хорошую книжку, надо было быть другом обкома или пищеторга. Или залезть в самое сердце продавщиц магазина «Книги». Мальчик выбрал последнее. Каждый день после школы он шёл к тёмным дубовым прилавкам, нюхал нежные книжные ароматы и приучал жриц книготорговли реагировать на свой трогательный облик. Они обречены были его полюбить и полюбили. И стали материально выражать свою любовь, откладывая для него книги, которые должны были немедленно разойтись с прилавка. Мальчик поддерживал и раздувал пламя этой любви, поздравляя продавщиц со всеми возможными праздниками. Сначала открытками, потом цветами, а подросши, маленькими подарками.

Его библиотека хорошела день ото дня. «Блатной» статус неизмеримо вырос. Книжные дамы теперь сохраняли для него лучшие издания. Когда он закончил университет и получил в награду инженерное жалованье, он полюбил командировки, в которые уезжал с длинным списком нужд книгопродавиц. И скрупулёзно удовлетворял их междугородние покупательские потребности. Поэтому настал день, когда если в город приходило пять книг редкого издания, четыре забирала единственная правящая партия, а пятую отважные продавщицы заначивали для бывшего мальчика. Только при трёх полученных книготоргом экземплярах партия демонстрировала свой тоталитаризм, и мальчик получал шиш.

Его библиотека стала городской интеллигентской легендой. На руки он книг не давал. Но разрешал читать у себя дома. Не только читать какую хошь мировую прозу-поэзию, но и смотреть восхитительные скользкие альбомы по живописи. И когда собрался уезжать в Израиль, все спросили хором: «А как же библиотека?» Основательную часть оставил дочке: всевозможную классику, всемирку, ряд собраний сочинений. Книги же по изобразительному искусству и худ. опусы 20 века отправил на Святую землю.

Двенадцать шоколадных книжных полок (и полки было трудно достать) расцвели под пальмами Тверии плюс с десяток картонных ящиков, набитых лучшим из товаров. Есть у книголюба теперь полтыщи книг и полсотни лет. Ни то, ни другое девать некуда. Ночью автобусы моет, днём спит. Ночью автобусы моет, днём спит. Ночью автобусы моет, днём спит. Ровно три года.

А как прошли три года, так позвонил он приятелям и попросил их забрать у него книги, кто сколько сможет. Два приятеля согласились. Приехали в Тверию, томики жадно перебирают, время от времени говорят:»Тц-тц-тц». А он сидит на диване и водку «Финляндия» глушит. Приятели стали книги в сумках к машинам сносить, загружать багажники и салоны серебристых авто.

Они грузят, а он не помогает, сидит на диване, советы даёт по бережному обращению с дорогими изданиями. Потом замолчал, потом заснул сидя, потом сполз лицом в подлокотник, и пыльная обивка потемнела от сонной слюны.

И разбудить его было невозможно. А проснувшись, он уехал из Израиля.

Все совпадения неслучайны

Одна знакомая многим дама по имени Светка жила в городе

Казани деятельно, но праздно. Деятельно заводила романы и праздно проводила время с предметами романов. Правда, училась в юридическом, изобретательно получая тройки по предметам, названия которых узнавала на экзаменах. Один из беспроигрышных методов сдачи экзаменов назывался «На сносях»: Светка подкладывала под кофточку полотенца и входила в аудиторию, поддерживая якобы живородящий живот. Экзаменатор подозревал, что хорошенькая пузатая студентка вполне может разродиться на месте, участливо предлагал троечку, и Светка, морщась и постанывая, соглашалась. Потом она вышла замуж за молодого и кроткого доктора наук, завела хлебосольный дом ( комнату в коммуналке) с ежевечерним гостевым шалманом, травила ядрёные байки, остроумно сплетничала и где-то слегка служила.

Бог знает, какие идеи завели её в Израиль. Тут в маленьком снулом городке она начала работать посудомойкой в ресторане, стала хмурой и действительно животастой на дармовых харчах. Через год начала подумывать о харакири. Зачем молодой ( ей уже лет десять тридцать два года) и ещё пригожей во многих местах женщине — зачем ей харакири?А завидна ей стала судьба израильских адвокатов, не только сытых, но и довольных. Она тоже, чёрт возьми, юрист! И Светка, отклонив харакири, приняла решение: добиться здесь адвокатской карьеры во что бы то ни стало. Встать это могло в долгие годы настоящей, без дураков, учёбы, да ещё на иврите, экзамены письменные, и писать вот этими буквами, похожими на амёбы и инфузории в туфельках, да ещё безлично, под шифром, -не стоит даже улыбку тратить на экзаменатора. Пять лет она зубрила, пять лет подряд сдавала экзамены, пять лет проваливалась. Пять! А на шестой — Победа. Сейчас она и де факто, и де юре трудится на Ближнем Востоке в собственном офисе, стройная, со свежими зубами живёт у моря в пятикомнатной квартире и рулит алой «Хондой», жуя «Тик-так». Вот так труд превратил человека в рекламную паузу. А малоизвестный Меир, напротив, наскакался у себя в Сибири, справляя должность генерального директора чего-то коммерческого, разорился и двинул в палестины голый и босый. Заехал в глухой мошав, позаросший розами, как бурьяном, и зажил в этих зарослях, питаясь нектаром и книгами. Пятый год уже живёт на крошечное пособие, мысленно сочиняет философские трактаты и проповеди, с приязнью и отвращением познавая самого себя. Вот так безделье превратило человека в святого.

Ивритская орфография

Ивритская орфография загадочна и непредсказуема, поскольку с десяток букв могут читаться двояко: как

б и  в ,

как

п  и  ф ,

как

о  и  у ,

и проч.

Когда детям дали список по зарубежной литературе, они замучили библиотекарей просьбами дать им почитать французских писателей Плувера и Муфсана. И только одна «русская» книжная барышня сумела понять, что речь идет о Флобере и Мопассане. А наш славный «Конек-горбунок» зовется здесь «Сусон Гавненон» \легавнен — горбиться\. Вот догадайтесь, что это за великий поэт — Фоскин, чьего имени есть улица в Тель-Авиве? А это наш Александр Сергеевич так здесь звучит, видно, потому что эфиоп.

Я уж не говорю о хрестоматийной фразе, которую должен знать каждый исконный россиянин, а ныне трудящийся Ближнего Востока:

«Ани мудаг, ше ибадти чек дахуй» (я волнуюсь, что потерял отсроченный чек). Просто и метко звучит слово «права» — «захуйот», сразу ясно, что качать их не имеет смысла.

Арабески

Жить в Святом городе, шлепать сандаликами по Масличной горе, привычно забегать к гробу господню или запросто навещать могилку царя Давида… Все грязненькое, потрепанное, но блестящее. Голгофа облеплена сусальным золотом, сверкает, как зубы вора в законе.

Около гроба Господня мавзолейная очередь. Вот мраморная затертая плита, на которую положили Христа после креста и возле нее, как возле корыта, согбенные интернациональные поясницы, не желающие знать, что храм-то воздвигнут через 12 столетий после распятия. Давай, давай, иронизируй. А небось сама-то кресты сюда ходила освящать для дорогих оставшихся Там людей. Встала на коленки, положила крестики в самую воронку, где спасителев крест стоял, и стала шептать все, что шепталось, благо вокруг — ни души, по случаю. И вдруг слышу глубокий низкий голос:» Вы видите перед собой коленопреклоненную женщину, видимо, она что-то просит у Господа».

Русская экскурсия. Подкралась незаметно.

Единственное место, где чистота, сосредоточение и благость, — мечеть Омара. Служители-арабы вежливенькие, но я, по тутошней привычке, встаю на безопасном расстоянии — вдруг ножом пырнут.

Меня тут один выгонял с Масличной горы. Сказал, что мол зря я любуюсь окрестностями, что это ихняя ридна Палестина. Я ответила, что мы думаем по-другому, что места всем хватит, а он полиловел и куда-то рванул ( я поняла, что за пистолетом, но из гордости не побежала ), а он вернулся, совсем лиловый, суровый и по-дикторски четко пообещал, что совсем скоро нас здесь никого не будет. Ну что ты будешь делать! От судеб защиты нет.

Что за страсть к горестным картинкам? Ну хорошо. Вот другая.

Собралась в Кфар-Сабу. Влезла в автобус. Свободное место только около молодого араба со страстными глазами мстителя. Села. Бок у него горячий, вот-вот взорвется. Вот она, судьба, думаю, сейчас погибну от руки оголтелого мусульманина, слава тебе, Господи. Ну, стала подводить итоги жизни.

Подвела где-то до середины, автобус остановился, вошли солдаты и прямиком к моему соседу. Проверили теудат зеут ( удостоверение личности), обыскали, ушли. Но я все-таки продолжила подведение итогов. Дорога была очень забористая. Закончила я все расчеты с жизнью, смирно жду смертушки. Вдруг приехали. Встает мой араб, идет к выходу, я рождаюсь для новой жизни, уже смело наблюдаю, как его на остановке арабеска встречает, девочка кудрявенькая, и он ей весело кричит: «Представляешь, Ленка, меня за араба приняли!»

Сделано в СССР

Прошло еще полгода, и я уже не рыщу по атобусам глазами, выискивая очередного камикадзе, а играю в привычную игру: пытаюсь угадать, кто из вошедших приехал из России. Есть беспроигрышные варианты, когда одежка, повадки, физиономия — с жирным штампом «Сделано в СССР». Но есть очень сомнительные граждане. Здесь приходится изучать выражение глаз и общую сентенцию, нарисованную на лице. В принципе, разновидности две: на «русских» лицах обычно написано либо «веревку мне, веревку», либо» я вам всем еще покажу».

На ивритских же не написано просто ничего.

1995

Со шваброй

На автобусной остановке красивая пожилая дама ласково спрашивает, признав во мне свою:”Холодно?”

Отвечаю лаской на ласку: “Холодно”.

-Ну, вы довольны жизнью здесь?

-Более-менее складывается.

— А у нас плохо. Хожу на никайон ( уборки). Моего внука обзывают и бьют в школе. Мы учительницу спрашиваем: “Ну как он ведёт себя, как учится?А она всё время “А коль беседер” ( всё в порядке). Да не может быть всё в порядке! Он в переменках между столами бегает, карандаши сбрасывает. В четвёртом классе знает то, что у нас во втором знали. Здесь вообще никакой культуры, ужасная школьная программа, литературу даже не преподают.

-Преподают. Я сама преподаю литературу здесь в старших классах.

-Что вы мне говорите! Я же знаю. Слушайте, что это вообще за страна! Что у них в кнессете? Все друг друга ненавидят, на главу правительства в суд подают за то, что он какое-то назначение не то сделал. Попробовали бы они на Клинтона подать! А в армию?- иди и всё!

-Пожалуйста, кто уж очень не хочет, может получить 21 профиль и не служить.

-А кто тогда будет защищать эту маленькую страну? Да и на государственную службу без армии не возьмут. Плевала я на их государство, мне мой ребёнок дороже. Здесь антисемитизм хуже, чем где-нибудь. Я не за тем сюда ехала. Я бы с удовольствием вернулась, но подруга пишет, что там очень плохо. Мы из Львова. Теперь мой сын отслужил здесь армию, закончил медицинский колледж, начал работать в клинике, а потом решил поехать в Канаду. Он сейчас в Канаде, хотел, чтобы его мама на старости лет в чужих домах со шваброй не бегала, мой мальчик (у меня хорошие дети, тьфу, тьфу, тьфу).

Пишет, что Канада прекрасная, изумительная страна. Но там нет работы. Он вынужден возвращаться сюда.

-Ну, вот видите…

-Что видите, что видите! Жаль, что мне сейчас выходить…

Школьное

Передо мной 17 семнадцатилетних ребят. Через полгода они будут сдавать экзамен по русской литературе. Семеро из них русской книжки сроду в руках не держали. Вот Мишка с кудрявой клумбочкой волос посередь выбритой головы, насмешник в стильной одёжке. Он самолично обшил ворот и обшлага куртки мелкими стежочками для попсовости. Я восхищённо говорю ему: «Мишка, это сколько же часов ты пыхтел?» — «А чё мне ещё делать? Не русскую же литературу читать?»

Но сочинения пишет тоже мелкими стежочками, что-то про мелкопоместную Татьяну и страдающего эгоиста Печонегина. Вынет какие-то ветхозаветные сочинения, которые, наверно, ещё его дедушка вырисовывал, кляня чахоточного Белинского, и строчит. Я им от отчаяния уж рассказала, как Пушкин с Лермонтовым выпить любили и в бордель сходить, ну совершенно как нормальные люди. Они детали про бордель уточнили, но в сочинениях опять лепят про лишнего человека. Александр Сергеевич, вот как бог свят, я и слова такого им не говорила, это в них по генному коду проникло!

А стихи они вообще воспринимают как шарады. Прочтёшь какую-нибудь прозрачную строчку вроде «Я вас любил…», спрашиваешь с надеждой, мол, поняли, что солнце русской поэзии имело в виду, а они отвечают, что оно в этом стишке мечтает, чтоб его произведения были нужны народу. Тогда я решилась на эксперимент.

Написала на листке :»Исполнились мои желания: Творец тебя мне ниспослал, тебя, моя мадонна, чистейшей прелести чистейший образец». И попросила девочку сформулировать смысл этих строк своими словами на другом листочке. Получившееся у нее передала мальчику и снова предложила пересказать по-своему. И третьего попросила, и четвёртого… Через перья всех ребят я пропустила сиятельные строки, которые нетронутыми прочла только первая из них, длинненькая девочка с родинкой не помню на какой части лица. Последний, единственный среди них неприлично начитанный для своих лет человек, отдал мне листок с результатом. Вот как звучит в их интерпретации финал засахаренной за полтора века «Мадонны» : «Женщина рожает детей, а человечество остаётся невинным». А что? Недурная максима.

Скорее всего, Фоскин- так можно прочитать на иврите фамилию Пушкин-

ее бы одобрил.

Дочка

( через 1. 5 года после приезда).

«Мама, если я вдруг скажу :»Има!»(мама на иврите)- ты не откликайся, это я во что-то играю».

***

Сидим сегодня с дочерью, ждем автобуса, ветер бумажки вихрит. Нюшка вдруг говорит:»Мама, правда, Исраэль жалко?» -«Почему?» -«Потому что он такой грязный. «

А и впрямь жалко. Сколько он слышит проклятий в свой адрес, сколько пустых пышнохвостых панегириков. Разве земля виновата?

Не верьте, что здесь плохо. Не верьте, что здесь хорошо. Как везде, как всегда — что одному счастье, то другому — несчастье.

Вот он, идет, мощный старик с патриаршей бородой и сальной распиской завтрака на рубашке, и приговаривает едко:» Ах ты ж, фалафельная республика, чтоб тебя черти взяли» А горячий фалафель барахтается в хлебном кармашке питы и служит для сугрева животов русских, французских, марокканских, английских, американских, эфиопских, испанских, да хоть новогвинейских евреев.

***

Дочка спрашивает: «Ну, а что там в России? Кто там живёт?» -» Разные люди живут, — отвечаю. — Что конкретно ты хочешь узнать?» — «Ну вот в Израиле русские живут, а в России кто?»

***

Нюшка читает по-русски по складам. Отец ее подхваливает. Она строго говорит: » Ну а как ты думаешь, папа, я ведь учу русского языка».

***

Возвращаясь из бассейна: “ Я теперь умею плавать без утонуть. ”

Приехал на жене

Мёртвое море. Скалы, как груда сухарей. По песку бредут двое израильтян. Оба чистокровные славяне. Оба приехали «на жёнах», еврейках. Хозяйски оглядывают древний пейзаж. И один другому говорит задумчиво: » Представляешь, много столетий назад здесь ходили наши предки. » Долгая пауза. Одновременнное осознание. Хохот. Они уже так привыкли считать себя евреями!

Он ещё молод, ему около сорока, но мысли его не вскипают в бореньях, душа не колготиться в суете ощущений, сердце не взрывается желаниями. Как величава его молитва у Стены Плача! Чёрный суконный футляр на теле глубоко верующего еврея, чёрная бархатистая шляпа, которую он от дождя накрывает полиэтиленовым мешком, пейсы, как витые ленточки от шляпы, -самый короткий ответ на вопрос о его жизни. Его зовут Абрам, как когда-то звали праотца Авраама, когда он ещё не был удостоен праотцовства. Абрам живёт праведно, печалясь только об одном: не может выполнить заповеди Б-га плодиться и размножаться, потому что жена не способна рожать. Ей уже под шестьдесят. Их брак — плод его юной скандальной страсти, переполошившей двадцать лет назад весь патриархальный волжский город. Его мама, которая была младше невесты, плакала, умоляла, кричала ему: » Колька, ты сумасшедший, сумасшедший, ей же уже бабушкой пора быть, твоей еврейке! «

Она и бабушкой не стала, и мамой не стала, а вот он евреем — стал.

Из сочинений

русских израильтян возраста «типешэсрэ» ( то есть дурацких подростковых лет). Сочинение на тему: Что означает выражение “проигранная жизнь“?

» Я живу тем, что внушаю себе, что жизнь — это г…. ( не хочу выражаться некультурно) И если я смогу это изменить, то жизнь не будет пустой. Но это изменить так тяжело. Это может показаться письмом самоубийцы, но это то, что я думаю».

***

«…Для каждого одинаково бесцельная жизнь тяжела для самого себя, не можешь себя никуда приткнуть, нигде ты некчёбный. Важно не застопориться в молодости. Должны быть идеи, что можно сделать с жизнью в будущем. «

***

«…Если человек умрёт, и никто не будет плакать о нём из души, а не из глаз, то этот человек точно потерял весь отпущенный ему срок жизни. Хоть что-то о человеке должно остаться, о чём можно рассказать, не обязательно хорошее. Если именем человека пугают детей, он всё равно выиграл. Значит, это был его идеал. «

***

“Если ты делаешь что-то против своей воли из каких-то например финансовых побуждений — это жизнь, которую человек проживает не в удовольствие себе. Он просто доживает свою жизнь технично».

1996 год

На еврейских календарях

никак не отмечен ни Новый год, ни Рождество. Страна трудится как обычно, принципиально не замечая, что весь европейский мир гуляет. Еврейский новый год — день рождения Адама, европейский -Христа, но Христос персона нон грата в иудейской религии, признать его день рождения отсчётом новых дней для Израиля невозможно. Игнорировать мировой календарь тоже невозможно, поэтому евреи как всегда избрали зазеркальный путь. Просто вчера на чеках писали 1996, а сегодня 1997 — код изменился, не год.

Только с приездом миллиона “русских” не тут -то израильтянам было. Уже по иерусалимским улицам ночью бродят деды морозы, в окошках кокетничают ёлки, и”русские” дети по всей стране первого января самостийно, но дружно не приходят в школу. Три года назад, когда мы приехали сюда, новый год просидели тихонько, чувствуя себя конспиративным стачечным комитетом, а теперь уже израильтяне с неловким чувством огибают толпы новогодящихся людей. (Всякий раз пишу слово «русские» без кавычек, потом спохватываюсь и закавычиваю. )

Человек в кипе и с автоматом.

(В свободное время переводит на иврит «Слово о полку Игореве»).

» У меня сестренка не признает еврейский новый год. Она новый год упрямо справляет только 31 декабря. Всегда покупает на арабском базаре елочку, украшает ее, хитрюга, теми игрушками, которыми я убираю сукку в Суккот. Такой получается симбиоз праздников. «

*

в Суккот весь Израиль строит шалаши, а вернее матерчатые квадратные комнатки с пальмовыми листьями вместо крыши. Восемь дней в них надо трапезничать и ночевать в память о кочевой жизни еврейских праотцев. А комнатки эти украшаются гирляндами и блестящими бирюльками, похожими на европейские новогодние.

Учителки

 ( июневый набросок, 1996 год)

В Тель-Авив еду, на курсы повышения квалификации учителей русского языка. Автобус идет из Иерусалима час, в дороге все разговоры да разговоры. Эдик из Ташкента, здесь работает в доме престарелых нянечкой. Нежно относится к своим старушкам, уже и не надеется вернуться на учительскую работу. Похож на уцененного Гафта. Нашел себе невесту в Беер-Шеве, поехал к ней на дегустацию. Очень оказалась духовно близкая, русскую классику прямо обожает. Вечером пришла к Эдику с какими-то тетрадочками и с выражением прочла список трат, которые на него сделала, потребовала чек. Назавтра сводила его к зубному врачу и снова потребовала чек за знакомство с хорошим лекарем. Он расплатился и распростился. Она в ответ зарыдала и призналась, что крепко полюбила его. А родственники, по приглашению которых он сюда прибыл, сказали, чтоб он не искал себе легких путей в жизни и съезжал с их квартиры. За монотонной исповедью Эдика путь протек без следа.

Из этих ста пятидесяти дам и двух с четвертью мужичков “по-белому” работает половина. Часть- по- серому (случайные уроки, полставки курьерства), оставшиеся — никайонят и метапелят, то есть уборщицы и санитарки при старушках. Когда на газетных полосах душераздирающе оплакивают дворницкую «русскую» доцентуру Израиля, печатают фотографию профессора Р. , везущего тележку с мусором, или картину художника-поломойки, мне неловко, а не горько. Мы сами выбрали эту судьбу. Все, кому бог дал жилистую натуру, у кого есть какие-то силенки или хотя бы воля к жизни, сумели сколотить здесь себе подмостки для существования, остальные в осадок — и к чему теперь рыданья? Нормальная эмиграция, не хуже других. Израиль еще совсем “страненочек”, ему пятидесяти лет нет, где ж ему справится с бурным потоком желающих умереть на земле предков. Здешние и то пятый угол часто ищут.

Около миллиона израильтян-сабр ( урожденных), бродят по миру, не желая возращаться на свою, такую неевропейскую, родину.

Полторы сотни крутобедрых учительниц русского языка нежно свиристели в фойе в ожидании завтрака. На курсах “иштальмута” для школьных славистов замечательные гастрономические гастроли: безразмерные шведские столы со сверкающими закусками, пылающими мясами и мерцающими десертами, — никто из нас ни разу не пропустил занятий. Во время лекций мне дали почитать новую книгу Дины Рубиной. Когда-то хотела я, чтобы её юношеская повесть пошла в нашем театре, давала по-завлитски почитать нашему главному режиссёру. Обаяние её было каких-то очень чистых кровей. Нынешняя же книжка написана неприлично лихо, адресаты ласково-ядовитых шаржей так узнаваемы, что посвящённый народ читает книжку вслух с повизгиванием. Наверно, среди израильской русскоязычной вольницы просто невозможно сохранить целомудрие стиля. Неряшливо, но иногда и щемяще, и пронзительно, и смешно. Страниц пятьдесят я морщилась, а потом вдруг заплакала на фразе, которую говорит затурканный эмиграцией муж затурканной эмиграцией жене.

Он говорит:»Что у меня осталось, кроме вы?»

Прямо в самую мою слезу кто-то застучался — соседка тыкала одним пальцем мне в бок, а другим — в учебную доску, на которой было написано: «Сторож медленно … кенгуру. Кенгуру схватил сторожа за …» И задание: «вставьте пропущенные слова. » (Это была лекция по методике преподавания русского как иностранного, текст про взаимоотношения сторожа и кенгуру, очень трогательный, лежал у нас на столах). Аудитория старательно переписывала с доски задание, кто-то не смог этого вынести и захихикал, тем самым скомандовав:»хохот».

Засмеялись сразу, все и надолго, а лекторша оглядела запись на доске и неуверенно сказала:»Кажется, получилось излишне эротично».

Сны

«… ту дальнюю страну, где больше нет

ни января, ни февраля, ни марта

» (Бродский)

— Мне приснилось, что все мои друзья, все близкие из России приехали сюда, в Израиль, и мы все живём в огромной избе и едим за громадным квадратным столом. «Я хочу красного вина, — говорит кто-то дорогой и блестит глазами мне в глаза, я выхожу за красным вином и вижу, что изба наша — это номер в гостинице.

— А мне просто приснился наш дом в Питере.

— Что-то слишком просто.

— Но до этого сна я восемь с половиной лет не видела снов вообще.

— Откуда ты помнишь, что ровно восемь с половиной?

— Ровно столько я в Израиле. Представляешь, почти девять лет не видела снов, будто кто хранил меня, и вот несколько дней назад наконец приснился — наш дом.

-Ностальгия, как и было сказано…

— Да ну, какая, к чёрту, ностальгия, меня в Россию калачом не заманишь.

Христос и я

Несколько месяцев беру с собой в автобус библию. Все религиозные сидят с торой в руках, а я что, рыжая? Только я-то раскрываю евангелие. Как благородный разбойник, хотя я это делаю не с тем, чтобы «огреть протестом», а исключительно по интересу момента. Читаю: » Христос вошёл в Иерусалим. Было десять часов утра. » Смотрю на часы : правда, десять. Смотрю в окно: правда Иерусалим.

Почему-то не всякий еврей является иудеем. На спектакле моей театральной студии один из главных исполнителей, наклонившись, выронил из-за пазухи крестик на цепочке, а в зале — косой десяток начальников из ирии. Потом дама, которая деньги на существование студии дает, прибегает к нашей прямой начальнице и гневается:»у нас еврейское государство, они должны это понимать! Именно наша религия сохранила наш народ! » Прямая начальница не растерялась и сказала, что крестик нужен был по роли, но меня все-таки предупредила, чтоб я чистоту помыслов блюла.

Дети в школе как-то спросили, во что я верю. Я честно сказала, что не знаю. Верю во всё. Разочаровались страшно: «Мы-то думали, что хоть взрослые знают. «

Сижу это я с евангелием в автобусе, сладко чувствую себя преступницей, скашиваю глаза на соседа, видит ли он мою свободу духа, а он, голубчик, ровно такую же книжку держит, только по-английски, и взгляду моему смеется. Заговорили. Пригласил меня на сходку одиноких христиан.

Мне ни разу не попался недоброжелательный абориген. Всегда улыбка, всегда дружелюбные вопросы о том, как мы здесь устроились. А однажды в возлюбленном автобусе рядом сидела глубоко религиозная дама (глубоко, потому что в парике) и мы разговорились надолго. Она внезапно попросила меня рассказать о Христе, о том, чем его заповеди отличаются от Моисеевых. Меня предупреждали, что для них имя Иисуса звучит как оскорбление, но у женщины были живые глаза. На своем чухонском иврите попыталась я объяснить, и в конечном итоге у нас развернулась теософская конференция, поскольку соседи тоже включились. Машиаха-то ждать, поди, несладко. Оказывается, религиозные ходят в черно-белом, потому что это парадная форма для встречи Мессии, и они должны быть всегда в беспременной боевой готовности.

Школьное — 2

Фу, устала вспоминать, как это все было вначале. Через три года, когда отдельные картинки уже свалены в кучу, когда все подвалы памяти забиты неразобранными впечатлениями, когда уже обижаешься за Иерусалим, если он кому-то не пришелся, когда на чью-нибудь ивритскую тираду ловко откликаешься ивритским же клише, когда уже собираешься в гости домой, в Саратов, чего уж теперь собирать крохи… Да нет уж, соберу. Корень бир-бер с чередующимися гласными: если за корнем «а», то в корне «и». Ах, ах, как я наказана за вежливое раньшее удивление перед учителями литературы и русского: неужели их не казит от этих суточных щей словесности, которыми им приходится выкармливать полово зреющих подростков? А нынче сама ежедневно терпеливо выслушиваю размышления о том, почему же Онегин все-таки не трахнул Татьяну. Размышляющий мальчик, хрупкий, с черными отлакированными волосами, полюбил пушкинскую » Элегию», а особенно её последние строки:» И может быть, на мой закат печальный блеснет любовь улыбкою прощальной». В сочинении он объяснил эти строчки так: » И поэт видит свой конец, смягченный любовью». Честное слово, не вру.

А одна девочка предположила, что Татьяна написала Онегину письмо, потому что стеснялась позвонить по телефону. В общем, имею во всей красе то, что презирала с размахом.

Из сочинений

мальчика и девочки, чьё трудное отрочество прошло уже в Израиле

«В деревне Ленский стал жить в качестве помещика. Там жизнь не то что в Петербурге. Вечером в деревне вместо балОв растапливают бани, устраивают пляски и поют песни. Ленский сочиняет трёхотворения.

Чтобы досадить Ленскому, Онегин начинает с Ольгой. На этот поступок его толкнули те самые безжалостные сплетни светских кругов, которым он хотел показать, что между ним и Татьяной ничего нет. ”

***

“ Несмотря на то, что Онегин по нутру своему был очень сильным человеком, могущий словом поразить человека в самую глубину души, но и ко всему его красноречию он без всякого труда мог очаровать молодую лейди, а затем, поиграясь ею, сделать вид человека, который не только не пытался очаровать, но даже не смотрящий на неё, все эти сплетни подсознательно влияли на него. Ленский был тронут его поведением и в итоге вызвал его на дуэль. И тот самый сильный человек теряет в какой-то мере контроль над собой и убивает друга. Утро перед дуэлем мрачное и унылое. А Татьяна по нужде вышла замуж за генерала. «

Хорошая ученица

Какая у меня оценка?Вот видите, я не читала книжку, а неплохо написала сочинение с ваших слов.

Мне никто не верит, я ведь ни одной, ни одной книжки никогда в жизни не прочла. Мне читать очень скучно, сколько я книг раскрывала, всё скучно, я закрывала. Вот семья моя читает много, у брата с мамой любимый писатель Ремарк. Брат мне принёс «Три товарища » и обещал пятьдесят долларов, если прочту. Тут я, конечно, засела читать. Прочла три страницы и думаю:» Да пропади они пропадом, 50 долларов»

Страдание

Умер Юра Доктор, один из самых старательных и кротких моих учеников. Повесился. Сдал экзамен по русскому языку и литературе, написав сочинение про свою любимую Душечку. Попросился в армию, ему отказали, -очень уж нестандартный и заикается. Отсидел в этот день восемь уроков в школе, пришел домой и повесился. Что же за мука жила в этом щуплом, некстати улыбавшемся мальчике? В газете «Вести-Иерусалим» написали заметку под названием «Не выдержал издевательств». Со скупой слезой рассказали, что он единственный в классе носил кипу, его задразнили одноклассники, и он, оскорбленный за веру, покончил с собой. Бред. Хотя в классе действительно над ним подтрунивали, косноязычно объясняя международной формулой » а че он?» его инакость. Только при чем тут кипа. Самый главный Юрин «супостат» читал на его могиле «Кадиш» и ревел.

Ни записочки не оставил мальчик. Он нас бросил, потому что мы ему все не понравились.

На следующий день после похорон мы собрались в классе и что-то вместе пытались понять. Дети не хотели своей вины, да, конечно, и не были виноваты, а им все намекали, что их роль подлая, тогда они понесли всякую дрянную чушь, а тут как раз вошло школьное израильское начальство. Четверо. И поочереди, все снежно улыбаясь, произнесли примерно одно и то же. » Мы такой путь не принимаем. Глупый путь. Надеемся, вы понимаете, что нельзя отказываться от жизни, в которой столько радостей, много вкусной еды и путешествий. А если у вас есть проблемы, то вы приходите к нам, мы их решим. Давайте прямо сейчас. Что вас не устраивает в школе?» И наши бедняжки, обделенные вниманием олимовские дети, стали просить, чтобы школа брала их с собой в походы и приглашала на свои вечера.

Я спросила у Димы, который у нас преподает иврит и ТАНАХ ( Ветхий завет), что сейчас творится с юриной душой, согласно еврейской религии.

Дима сказал:»Страдает». Опять?

Эскулапы

В больничную кассу на прием пришел мужчина и сказал, что у него нарушена координация движений и он не может стричь сам себе ногти на ногах. Он одинок, близких нет, приходиться ходить на обрезанье ногтей в парикмахерскую, а это большие деньги. Он потребовал, чтобы больничная касса оплатила его расходы, ибо медицинская причина поистине имеется. В больничной кассе такой сервис оказался не предусмотрен. Тогда когтистый страдалец заставил секретаря написать за него просительное письмо главврачу. » Убедительно прошу оплатить мне операцию пострига ногтей на нижних конечностях в связи с ограниченной двигательной функцией верхних».

***

В огромной клинике с многообещающим названием «Ворота святости» покойно и много цветов, как в пригожем офисе. В просторной комнате с телевизором расположились несколько больных и нешумная семья: недавно прооперированный отец в бордовом халате с шалевым воротником и пятеро его взрослых дочерей, худые, нервные, маленькие, с волосами, покрашенными у каждой в свой цвет. Они рядом с отцом уже несколько часов: смотрят телек, время от времени едят, читают, звонят по радиотелефону, изредка бросают короткие реплики, просто молчат.

В будний день они все отпросились с работы, чтобы посидеть с больным отцом. И сидят.

Хрупкий старичок с синими глазами бродит по палате, волоча за собой систему на стойке и мешочек с мочой. Он останавливается около каждого обедающего и вслух оценивает его деятельность: » Это вы правильно кушаете», » Хлеб кушать не надо совсем, пойдите посмотрите, что буду кушать я, и повторяйте за мной». «Пойдёмте, я дам вам апельсин. Нет, вам обязательно надо съесть апельсин. Постойте, вы неправильно чистите его, надо удалить всю шкурку. Вот вам бумажка, положите шкурку на бумажку. Теперь делите на дольки. Мельче, мельче. Ешьте по одной. Вот, хорошо. Ещё. Ещё. Давайте мне бумажку со шкуркой, я выброшу. » Он сам из Польши, несколько лет служил в Красной Армии, воевал, потом был директором Дома отдыха в Дзинтари, потом бежал в Австралию, оттуда поехал навестить брата в Израиль и уже 35 лет здесь. Подробнее не рассказывает. Всю жизнь один. Да и кто добровольно спариться с занудой такого масштаба?

Около операционной специальная комната ожидания для родных. Здесь принято сидеть целыми кланами. Сестра, оповещающая о результатах операции, так и выкликает:» Семья Мизрахи! Ваш уже проснулся. Скоро можно будет на него посмотреть». Вот где евреи и арабы сидят рядышком, взаимновежливы. А не заболеть ли нам всем, типун мне на язык.

— Я вам как врач скажу, чем отличаются урождённые израильтяне от новорождённых. «Русские» приезжают со всем возможным букетом хронических болезней, уже нигде в мире не виданным. Но спросишь такого

«Как вы себя чувствуете?» Он непременно:»Хорошо, доктор. «

А израильтянин входит цветущий, щекастый и с порога:»Доктор, я умираю от боли в горле! «

Беседа

Семь лет мальчик учился в ешиве. Румяный, сильный, неглупый мальчик. Он приехал в Израиль совсем один, когда ему было одиннадцать лет. Один, потому что его мама, психолог, тогда ещё не все личные и профессиональные дела успела доделать в родном городе. Теперь она тоже приехала в обетованную. А сын уже скоро уходит в армию. Ликовал, когда смог добиться высочайшего военного профиля.

Он считает, что на свете вообще нет таких трудностей, с которыми он бы не справился. И уверен, что еврей выбран Богом всегда для самой сложной и важной службы. Из древних наций именно поэтому в первозданном виде сохранили себя и свою веру только евреи.

— Послушай, но ведь Тора дана евреям три тысячи лет назад, а раньше-то они жили совсем по иным законам.

— Ну сколько там раньше? Мир создан пять с половиной тысяч лет назад, значит всего два тысячелетия.

— Ну вот, и ты об этих пяти тысячах. Ты же достаточно образованный человек, тебе известны свидетельства о древнейших культурах сорокатысячелетней давности.

-Всё это неверно. Надо верить в ту правду, которая дарована Торой. Вы не горячитесь. Вот я умею выслушать любую точку зрения без раздражения.

— Хорошо. Скажи мне, а миллионы людей, верующие в то, что истина — в

Коране, в Евангелии, в Ведах, они все бесповоротно заблуждаются? Или истина одна, но только проникает через разные поры?

— Они заблуждаются, истина одна, и она только в Торе.

-У еврейского народа монополия на истину?

— Каждый имеет право на свой выбор, но верен он только у нас. Да вы не нервничайте. Таких как вы — много.

-А если ты полюбишь девушку нееврейского происхождения, сойдёшься с ней? Ты ведь, согласно традициям, не можешь так поступить, но вдруг чувство окажется сильнее?

— Конечно, такое может быть. Поэтому и существует понятие греха. Но я сумею с этим справится. Я её оставлю.

— Ты должен будешь обо всём рассказать своему раву?

— Я должен только Б-гу. Вы со мной разговариваете как теоретик с теоретиком. А я через очень многое прошёл. В десять лет в России я был в такой компании подростков, о какой вы могли только читать в страшных статьях. На моих глазах убили парня, который не сумел отдать денежный долг. Просто взрезали от уха до уха, а я смотрел безо всяких эмоций. И никто ничего особенного не чувствовал, утром встали, уже не помнили.

— Убийц не искали?

— Где? Его-то нашли через три недели, обглоданного собаками.

Извините, я на свой автобус опаздываю. Мы ещё поговорим.

— Скажи мне, а если Машиах придёт и скажет: » Дураки вы, дураки, ни единого слова вы не поняли из тех, что послал вам Бог, всё истолковали и сделали неверно, и нет вам за это моего прощения? А?»

Но мальчик уже ушёл.

Первый комп

Сын кричит дочери:Ты опять в компьютере ковырялась! Снова в этот файл залезла! У меня теперь игра не поднимается! Я тайный код на файл поставлю!

Умилительно. Помнится, я впервые услышала о персональном компьютере 10 лет назад, на встрече тюзовцев с ректором университета, где он рассказывал о поездке в Америку. Мне тогда это заморское чудо прямо душу изъязвило. «Умру, — думала, — так и не увидев». А сегодня друзья звонят, деловито спрашивают: » Ты сможешь на своем компьютере прочесть нашу дискетку, если у тебя Дагеш-1, а у нас Дагеш-2?» Смогу. Прелесть.

В школе ребята завелись спорить, погибель для человеческой души компьютер или нет. Спросили меня. Сказала, что если есть, чему гибнуть, то не погибель.

Истории на один зуб

У немолодой женщины, родившейся в Израиле, умер отец. Он очень давно, лет семьдесят, как из России, в смутные времена бежал, а родной брат остался в Союзе. Брата он начал искать, как только стало возможно. Умер, так и не найдя. А дочь нашла, только уже не дядю, он тоже умер, а его сына с семьёю. В Энгельсе нашла. И решила их вызвать в гости, познакомиться. Только на каком языке с ними общаться? У ней — один иврит. И тогда она просто выучила русский.

***

Восьмилетняя девочка ходила к соседу однокласснику поиграть. Оба в Израиле недавно. Она теперь не Аня, а Анат, а он не Лёня, а Лиор. И вот как-то пришла Анат к Лиору в очередной раз в гости, а около его дверей стоит ещё одна теперь не Даша, а Далия, беленькая, курносенькая, и смотрит на Анат волчицей. А потом как закричит: «Больше ты к нему не подойдёшь, жидовка! Слышишь, жидовка! » Обозванная юная израильтянка побежала к маме, чтобы узнать, что такое жидовка.

***

В России в одном сохнутовском еврейском лагере мальчишкам предлагали обрезание за » Поляроид». Многие купились. Наверное, на первой фотографии запечатлевали освежёванный орган.

***

Мальчик, приехавший в трёхлетнем возрасте, вырос и кропотливо учит русский язык, читает русскую прессу. Приносит учительнице в класс газету:» Посмотрите, здесь неправильно пишут» обком партии». Надо писать» о ком». Ведь предлоги с местоимением пишутся отдельно?»

***

-Предупреждаю, я ничего не смогу записать из вашей лекции, я не спал целую ночь и всё равно усну. Он и правда проснулся только к концу лекции:”Ну, я же говорил, что я вам засну! ”

***

Группа детей, репатриантов из России, просит учительницу отпустить их пораньше с урока в буфет:»Пожалуйста, хоть на пять минут пораньше, а то евреи придут и всё съедят!»

***

Учительница поставила со своими учениками-олимами «Сказку о попе и работнике его Балде», где поп израильтянин, а Балда -недавний репатриант из России. Перед этим она много рассказывала им о Пушкине, по привычке особенно нежно изобразив его отношения с Керн.

Видимо, детали были ею выписаны очень любовно, потому что один из учеников спросил ее, где и когда она лично познакомилась с Александром Сергеевичем и Анной Петровной. Учительница страшно обиделась, увидев в этом намек на ее возраст. А парнишка был чист, у него со временем нет проблем — он пока бессмертный.

***

Одиннадцать восемнадцатилетних мальчиков в Вифлееме охраняют могилу Рахели, жены Якова, еврейской праматери. Вифлеем, Бейт Лехем, т. е. по-русски «Дом Хлеба», находится в полном палестинском владении, но каждый день, начиная с пяти часов утра, на могиле Рахели молятся толпы иудеев, целуют загаженную голубями крышу домика, изображающего склеп. Мальчики из охраны заглядывали за занавесочку, отгораживающую могилу от суетных взглядов. Говорят, что за занавесочкой ничего нет. Но это никого не смущает. Евреям главное — указать святое место, а не доказать его святость.

Сторожей могилы поселили на крыше противоположного дома, в вагончике, они держат святыню на ружейном прицеле с этой и ещё с двух соседних крыш. В час дня, когда арабские дети возвращаются из школы и традиционно обстреливают солдат из рогатки тяжёлыми стеклянными шариками, охранники шёпотом матерят праматерь.

***

Подряд несколько фалафельных, на каждой своя достойная вывеска:» Король фалафеля», или «Отец фалафеля», или «Главнокомандующий фалафеля». Словно продолжение знаменитой байки о еврейских портных: на улице местечка три бурно раскрашенных вывески. На первой выведено:» Лучший портной в Европе». На второй: «Лучший портной в мире». На третьей: «Лучший портной на этой улице».

***

На одной серьёзной государственной службе глубоким вечером охрана обнаружила женщину и мужчину в самый пылкий момент. Её уволили, а его нет, потому что он пробил карточку, закрыв оплачиваемые рабочие часы, а она любовь включила в рабочее время.

***

из исповеди одного “русского”

… да не фиг делать тут мне чем-нибудь руководить, с моим-то нисайоном в райкоме партии…

*нисайон в переводе с иврита- опыт

Теракт

в память о 21 августа 1995

В городе несколько мест с самодеятельными памятниками погибшим от терактов \там, где произошли взрывы\. Около нашей школы тоже есть. Сегодня там венки и горящие свечи — годовщина того взрыва, свидетелями которого мы с ребятами были. Я приехала через две минуты после случившегося, тем же маршрутом автобуса, что был взорван. Видела все. И немедленный стихийный митинг, где религиозные стройным хором кричали: «Смерть Рабину» ( и вскоре его убили).

Они же привычно, со тщанием исследуя каждый милиметр округи, собирали в целлофановые мешочки людские останки, потому что по иудейским законам человек должен быть захоронен весь до капельки, иначе он не сможет встать, когда придет Машиах.

После февральско-мартовских взрывов этого года целый месяц автобусы ходили полупустыми. В Иерусалиме не было ни одного человека, у которого не погиб бы родственник или знакомый.

Три самых страшных детали: журналист, сделавший репортаж сразу после трагедии, а его сын, как оказалось, погиб в этом автобусе;человек, легко раненный при первом взрыве неделю назад, и теперешним взрывом разорванный в клочья; мать, вышедшая на остановку раньше своего сына и видевшая, как полыхнул автобус с ее ребенком.

Вся эта серия взрывов — кажется, месть арабов за смерть Инженера, их главного мастера по терактам, которого еврейские мстители казнили его же методом — в изобретательных руках взорвался радиотелефон.

Много раз пыталась представить себе человека, решившегося на «подвижническое» самоубийство, чтобы погубить побольше неверных, ненавистных евреев. Это все очень молодые, очень верующие люди. Интервью с одним готовящимся однажды напечатали. Такой светлый, ликующий голос, стройные слова, полные восторга от того, что он сможет оказать услугу своему народу, сам окажется в раю, да еще и всей семье обеспечит райские загробные квартиры. Вот бы написать пьесу о том, как он, обернутый во взрывчатку, входит в автобус, ищет самое густонаселенное место, садится, со строгой радостью отмечает, что рядом с ним много солдат и девочек- солдаток, стало быть он выполнит задание отлично, все соседи потом будут оказывать его близким особенное уважение. А ужас, что вместо рая — вечный адов огонь, а разряд в сердце, что он совершает страшнейший грех, а жалость к сверстникам-жертвам, к себе с непрожитой своей жизнью, — неужели этого нет? Последние образы, последние взрывы мыслей, ощущений перед тем, как он одним движением переводит бытие в небытие, — что там? Когда считают убитых в автобусе, его даже цифрой не учитывают. А в арабских деревнях праздник, пляски вокруг ритуально сжигаемого автобуса в честь того, что удалось отправить на тот свет несколько сводных братьев. Исаак, сын Авраама от Сары и Исмаил, сын Авраама от Агари — братья, положившие начало двум враждующим народам.

Любимов

знаменитый театральный режиссер

Сегодня встретила на улице Кинг Джордж (центр Иерусалима) Юрия Петровича Любимова с женою. Оба шли с желчными лицами, раздраженно торя себе дорогу в толпе. Видно по всем его интервью, что он давно разлюбил театр и людей театра и продолжает ставить спектакли из неумения их не ставить. Драматург Семен Злотников рассказал, как Любимов взялся за постановку злотниковской пьесы » Уходил старик от старухи». Семен привел его в репетиционный зал, который находился рядом с тренировочным залом боксеров. Юрий Петрович сказал: «Ну вот и решение пьесы», — и одел старика со старухой в спортивные трусы и боксерские перчатки. Порепетировал два месяца и уехал в европы. На премьере не был. В прессе появилось несколько не слишком лестных слов о спектакле. Любимов мгновенно отреагировал телеграммой с отречением, потребовав опубликовать заявление, что он этого произведения не создавал, а только слегка помог парой репетиций. Злотников рассказывает эту историю, играя желваками, заключает коротко и мужественно, что не захотел мириться с мэтром. Не хочет он мириться еще с косым десятком здешних режиссеров. Это, кстати, Любимов предложил назвать русский иерусалимский театр «Ноев ковчег», Семен «Ноев» отрезал, видимо потому что ставит в нем только свои пьесы, стало быть, если и ковчег, то злотников. Семина жена называет его израильским Шекспиром.

На Святой земле все растет быстро, а особенно мания величия.

Один здешний русскоязычный гений, пишущий так красиво, что даже профессиональные филологи читают его статьи со словарем иностранных слов, заявил с трибуны одного писательского сборища, что если бы Израиль дал денег русскоязычным талантам, то они бы враз вывели страну на эвересты литературной славы. Как я его понимаю! Денег действительно хочется.

Байка

Один еврей прожил в своем местечке сорок лет и вдруг понял, что ничего не знает о божьем свете. Тогда он решил пойти и поискать для жизни другой уголок. Шел он целый день, а вечером улегся спать. Только чтобы не забыть, в какую сторону ему утром надо идти, еврей лег ногами по направлению завтрашнего пути.

Мимо него ночью проходил антисемит. «Дай, -думает, — наврежу жиду! » И переложил его в обратном направлении. Еврей утром встал, снова пошел по миру, а к вечеру, разумеется, пришел в местечко. Смотрит: домА, как у него в местечке, и соседи в точности как там, детишки бегают- прямо его детишки, на них мать бранится — вылитая его жена. Еврей повесил буйну голову и сделал вывод:» Если все местечки на свете так похожи, то зачем еще куда-то ходить?» И остался в этом местечке. И неплохо прожил жизнь. И только одно его мучило: он очень скучал по тому местечку, в котором родился и прожил сорок лет.

Вырезка

Из доклада о репатриантах последних лет:» С каждым годом приезжает все более замордованный контингент».

***

Из лекции по еврейским традициям: «Воспитанный человек не станет есть мясное и молочное вместе, да и просто цивилизованный не станет».

***

Из подслушанного в автобусе разговора: «Почему вы, татарин, так хорошо говорите на идиш?»

«Дело в том, что я работал много лет в газете «Известия». Там писали о разных народах и странах по-русски, но разговорным, бытовым языком был в основном идиш».

***

Из израильских газет

«Барышни на рекламе …этакие Красные Шапочки в неглиже наружу»

***

Парапсихолог Елена Войтович обещает: «Жизнь повернётся к вам другим лицом!»

***

«Сегодня Сергей Присёлков натуральный русский израильтянин. Понемногу играет на разных сценах, перемежая творческие занятия традиционной олимовской работой — в последнее время он служил, например, «шлагбаумом» в мошаве.»

***

«Чтобы увидела свет моя книга «Сказка для Вовки», — рассказывает писатель Игорь Городецкий, — «нам с женой пришлось сначала сделать иврит-русский словарь для зубных врачей».

***

«Одуванчик, — написано в ивритском словаре для детей, — это жёлтый цветок, который расцветает зимой

Градины

зимой 1997 года

Много дней в Израиле шли потопоподобные дожди. Наконец, однажды утром за окном свет зазолотился. «Дочь, смотри, кажется, солнце».

— «Мама, ты что, не знаешь, что это — Иерусалим? Он золотой! Он просто сам светится. «

И вот рано утром, после всенощного бдения дождя, Город взяли в рамку две радуги: первая поменьше, вторая побольше, зеркально отраженная, то есть от фиолетового к красному. О радугах зашептался автобус по-русски, израильтяне дремали. Весь день был потом густо заштрихован дождем. А вечером город обстрелял мелкий град. Не слыша его дроби, в вечернем автобусе дремали “русские”, умученные трудами.

О граде автобус шептался на иврите. Парнишка с бархатной бритой головой угошал девочку с каракулевой головкой госткой градин: попробуй, какие соленые. Потому что рядом Мертвое море. А вот я ел град у Кинерета, — там он сладкий.

1997 год — Адамы

* адам — “человек” на иврите

Моя пери

В одном израильском русскоязычном театра случилась премьера. Произошло это в помещении иерусалимского театра «Хан», который пригрел русских артистов за приличную муниципальную мзду. Новый спектакль назван «Французская штучка», дабы возбудить нездоровое любопытство населения. В этом названии столько зажигательных намёков, что, наверно, ни один здоровый человек не купится. Но меня покупать не надо, у меня там подруга играет. Днём полы в чужих домах моет, вечером в чужом театре играет. Я люблю свою подругу за наполненость и загадочность внутреннего мира, за артистизм высокой пробы, за прелесть облика и мучительный характер, пускающий под откос все предыдущие качества. Другая на её месте блистала бы себе, а она как увидит какое-нибудь несовершенство мира, так блистать отказывается.

В доизраильской жизни работала она с одарённым и жадным до актёрской крови режиссёром. Играла, играла, пока не сыграла главную роль в одном из лучших спектаклей, виденных мною за большую околотеатральную жизнь. Он излучал настоящий свет художества, то есть казался явлением природы, а не плодом сочинительства. У режиссёра же после премьеры случился очередной приступ вампиризма и он оскорбил свою артистку, а также всё, что ей казалось в спектакле драгоценным. Чем же можно оскорбить артистку? Чудесных способов много. Но самый беспроигрышный ход — сказать в день неподдельного успеха, что этот успех случился вопреки её предательской игре в спектакле. Она-де нарочно исказила блестящий замысел режиссёра, чтобы разрушить произведение. (Как только начнёшь писать о театре с тылу, так сами собой пробуждаются стервозные интонации. ) Подруга моя в тот же день покинула театр. Раньше не уходила, хотя режиссёр упырствовал от века. Я так понимала его натуру: он инстинктивно знал, что без кровавой жертвы богу Театра, ничего стоящего на сцене произойти не может. И чем крупнее жертва, тем довольнее ваал. Подсознание режиссёра выбирало наименее защищённого на данный момент актёра, из репетиции в репетицию наносило удары самолюбию и достоинству и без того израненного за жизнь лицедея и его муками вскармливало будущее произведение. Артист терял кровь, спектакль крепчал.

Поэт, который сумел высказаться по всем случаям русской жизни, объяснил и это: ”Дело крепко, когда под ним струится кровь”. После каждой премьеры в этом театре кто-нибудь увольнялся. Но не моя подруга. Видимо, до главной кровушки режиссёр её не доставал. И только в день триумфа, в день рождения пресветлого сценического создания, он сумел закогтить её в самое сердце. Двадцать лет цвели её глаза в закулисной тьме перед выходом на сцену, и мне не стыдно это произнести, ибо сама видела, клянусь, -цвели. Перестать петь, когда ты только что взял верхнюю ноту в своей лучшей руладе, отказаться от дела, без которого тепло у тебя по жилам не идёт, отправиться в никуда даже без нищенской сумы за плечами, — и всё это только потому, что твой работодатель нечист на душу… Она это сделала. Любого бы уговорили вернуться. Не её. Четыре года бедовала без сцены. Уехала в Израиль. И теперь здесь будет играть роль прелестной малышки в пикантной пьеске о людях, сменивших гениталии своего пола на гениталии противоположного.

Эмиграция — метафора метаморфоз.

Моя подруга в новой роли выписывает попкой плавные иероглифы. Её ножки в чёрных колготках штрихуют сцену восклицательными знаками. Она ловко вспрыгивает на любовников с целью поцелуя, победительно смеётся, и я убеждаюсь, что любовь к подмосткам победила в ней ненависть к развесистой клюкве. И решаю не рассказывать ей, как едучи в театр, раскрыла в автобусе Бунина, и первая строчка, на которую наткнулась глазами, была: «Ковчег под предводительством осла».

Публике пьеска нравится, артисты много кланяются, и моя тоже. Иду за кулисы целовать с премьерой. Она сидит уже без чёрного задорного паричка, просовывает растрёпанную голову через горловину свитера и говорит: «Я больше в этом спектакле играть не буду.» И не стала играть больше. Безо всяких объяснений ушла из спектакля, уязвив самолюбие других его участников.

Теперь и над бунинской плюхой можно вместе посмеяться.

А предводитель театрального ковчега говорит: “Она же нищенствует практически, как же можно отказываться хоть от каких-то копеек?! ”

“Все свое ношу с собой” — это про эмиграцию. В частности, свою натуру все мы носим здесь с собой.

Мамин человек

Перед нашим отъездом в Израиль к нам приходили абсолютно незнакомые люди поговорить об “ехать — не ехать” или узнать, сколько предстоит вытерпеть при оформлении какой-нибудь бумажки, приближающей выезд.

Приходила мама тридцатилетнего мальчика поплакать над его отъездом на землю обетованную. Он без неё не жил ни дня, каждый вечер возвращался домой не позже половины десятого, потому что если он не приходил в половину десятого, у неё без двадцати пяти десять начинался сердечный приступ и она вызывала скорую — вот такой организм, бессынья не выдерживает.

» Он, — плакала эта мама, — даже девушку не мог себе завести из-за моих приступов, бедняжка. И вот теперь уезжает, как же он будет оди-ин. Я с ним не имею права, я -то русская. Он перед отъездом пластическую операцию сделал, нос хороший поставил. Тридцать лет терпел еврейский нос в России, а в Израиль поедет с греческим. Вы можете в его контейнер часть своего багажа положить, ему и брать -то нечего. Телевизор “Панасоник”, несколько любимых книг по истории огнестрельного оружия и ледоруб».

Но через пару лет разлуки с сыном мама найдёт выход, сочетается браком с пожилым евреем и уедет за дитём. Сын за это время -таки заведёт себе девушку и заживёт с ней одним домком, планируя в скором времени заняться изготовлением наследника. Девушка тоже уже не очень молодая и растерявшая задор жизни в долгой борьбе за существование, скрутит в бараний рог свой закалившийся в боях характер и будет любить его как воплощённая женственность. Понравится ли девушка маме? Маме девушка не понравится. Но совсем не поэтому мама разойдётся с супругом( видно, разлюбила мама пожилого еврея) и будет терпеть бедствие, так как на олимскую пенсию одной не прожить. Потерпев долго ли коротко ли, возопиёт к сыну:» Сынок, я погибну одна! Ты кормишь эту женщину, а мать? Вместе мы с ней жить не можем, как же мне быть?» Сын послушал и молча ушёл, а потом пришёл к маме с вещами. Девушка села ждать его возвращения. Он навещал её иногда. И она думала:привык, значит. А потом подумала, что к маме он привык, должно быть, больше, и сказала ему:”Я уеду в другой город”.

Он сказал: “Ладно”.

Благая месть

Женщина обратилась к врачу с тревожными симптомами: потягивает в низу живота, он странно увеличился. Послали к врачу.

Тот сказал, что у неё жидкость в брюшной полости. Через три месяца женщина почувствовала, что умирает от боли, позвала старшую дочь, а младшего сына отправила погулять. Когда он вернулся через час, сестра протянула ему свёрток и сказала:» Вот, у тебя родился брат».

-Вы что, в самом деле не знали, что беременны?

— Конечно знала, и ни к какому врачу не ходила. Вам мой сын эту историю рассказал? Он до сих пор думает, что я родила неожиданно для себя, и не разубеждайте его, потому что он обидится, что любимому сыночку мама ничего не сказала. Я и мужу не сказала. У нас тогда было все так тяжело, мы недавно приехали в Израиль, муж решал вопрос с гиюром \\ принятие иудаизма, холил свои духовные искания. И ничего не замечал. Я — худая, носила широкий, толстый свитер, ребёнок родился семимесячным, маленьким, поэтому никто и не заметил животика. Не ждала родов так рано, поэтому когда схватки начались, даже не поняла и родила дома. Муж, конечно, ошалел и долго ходил в оторопи. Пусть знает, что может быть, если на своих близких внимания не обращать.

Девочка — весна

Я переехала жить к одним людям, они мне уже родные. Наш дом в самом центре Иерусалима, в удивительном месте. У нас такая калиточка, только свои знают, как её открывать. Маленький дворик с деревом без листьев, дерево очень красивое. В салоне у нас стены потрясающе разрисованы. Рисовали все, кто хотел, ужасно классно. Стоит стереосистема, всё время много-много музыки. Моя комната очень-очень маленькая, без окна, в ней можно только спать. А у Лёхи с Натали довольно большая спальня. У нас всегда открыты двери и в любое время приходят все, кому хочется. Иногда утром просыпаешься и видишь в салоне людей, которые ночью пришли в гости, сидят, разговаривают о важном, ждут, когда мы проснёмся. Ещё в салоне лежит моя скрипка, но об этом позже.

В этом доме все играют музыку. Боб, Лёхин друг, вообще играет на всех возможных инструментах. Ему тридцать лет, в России он играл попсу, говорят, у него было много кайфных концертов. Он потрясающий. Сочиняет музыку, стихи, и вообще — генератор идей.

Всё это началось, когда у ребят был первый концерт. Шестого, в «Паргоде», там всегда проходят джазовые концерты, джэмы. Неожиданно набралось много людей, так много, что все даже в зал не вместились. Между прочим, и израильтяне пришли, немало.

Было потрясающе. Я сидела и вдруг ко мне пришло слово: «Успех». Боб подошёл ко мне после концерта, я говорю ему:»Это успех». Он говорит: «Кайф». ( А первые слова, которые он вообще мне в жизни сказал, были: «Тебе ничего не надо объяснять. Ты во всё врубаешься.») Потом он меня познакомил с женой. Насильно соединил нам руки. Сказал ей:» Позови Аньку к нам.» Но она промолчала. Все пошли к Бобу, а я пошёл домой, и мне не было одиноко, мне было классно после этого концерта. Я легла спать, редко высыпаюсь, а тут такой кайф. Натаха мне купила две шоколадки, знает, что я обожаю. Я съел и заснул. Ночью позвонил Боб и спрашивает:»Хочешь, я приеду?»- «Хочу.»

-А если не приеду, не обидишься?

-Не обижусь.

Снова заснула. И проснулась в такое утро! Утро — моё любимейшее время.

В этот день Боб рассказал мне про Паату. Волшебный человек. Паата пешком пришёл из Грузии в Израиль. Шёл через все страны. Сейчас он живёт где-то в Старом городе, рисует, пишет сказки. Да, он сказочник. Мы с Бобом в этот день гуляли, потрясающе разговаривали, а когда пришли домой, кто -то позвонил и сказал Бобу, что Паату избили, ударили топором по руке. А вечером открылась дверь и вошёл невысокий человек с бородой, с короткими седыми кудрявыми волосами, и совершенно волшебными глазами. Раненую руку он прижимал к телу. Потом спросил : можно я у вас тоже на стене нарисую? Нарисовал чёрным и синим фломастером классный рисунок. Потом он сел и стал смотреть на меня и говорил:»Ты женщина, милая, ты королева. У тебя всё будет, чего ждёшь». И всю ночь Паата говорил. Всем говорил именно то, что этому человеку нужно. Всем давал имена. Лёхина назвал Голубем. Боба — Маэстро. Потом сказал, что даже не Маэстро, а Магистр, что Боб пишет великую музыку уже сейчас, а потом будет писать ещё гениальней. Лёвушкина ( помните моего друга Лёву?)назвал Свечой. Нас с Натахиным в этот день не назвал. Потом вдруг сказал, что устал, устал не бить в ответ, когда его бьют.» Мне запрещено нападать, я должен только защищаться. А ведь у меня силища огромная!» И здоровой рукой как шибанёт в стену.

«Устал, хочу к жене, к детям, но мне пока не дано разрешение вернуться. Я должен быть здесь. А я не хочу быть святым, устал.» Мы с Бобом ушли. И у нас с ним было такое счастье. Были сказаны такие слова, потрясающие. Мы всю ночь проговорили. Я вернулась только утром, легла и скоро проснулась от крика. Кричала Наталья на меня. Она кричала какие-то ужасные, невозможные вещи. То, что никак нельзя сказать человеку, она говорила. Началось с кулька с окурками на столе. Но я понимаю, что не в нём дело. Она хотела, чтобы я ушла от них. Я здесь своя. А она так и не стала среди них своей. Они с Лёхой любят друг друга, но Наталья — она ничем не занимается. Ей 24 года, она худенькая, немножко заикается. Ничего не делает. Ну, то есть она ходит мыть полы, чтобы денег заработать, и всё. Здесь все музыку играют, говорят о чём-то высоком, она не отсюда. А тут ещё скрипка. Я же раньше занималась, теперь принесла её и снова заиграла. Так выходит прекрасно. Вот, я ещё и играю. Потом ведь вся посуда в доме сделана моими руками. Я рядом с домом нашла мастерскую, где могу поработать на гончарном круге, полепить, расписать. Главное, она же только несколько дней назад говорила мне, что любит меня, и вдруг — ненависть. Я у неё стала просить прощенья, совершенно искренне, потому что понимала, как ей плохо. Мы поговорили, и она сказала, что здесь какая-то необъяснимая неприязнь. Конечно, мне надо уйти от них. Но некуда. Я раньше мечтала пожить в Лифте ( это заброшенная арабская деревня, совершенно колдовское место), но это возможно только летом. Снять квартиру не могу, я же ушла с работы. Вот только что. Я в этом магазине совершенно чужая, даже одежда моя там смотрится как странная, необычная. Все девушки продавщицы- другие. Ужасно там себя чувствую. Сказала им, что ухожу. В общем, за квартиру мне платить нечем.

Я забыла ещё рассказать, как приходил ко мне в гости Лёвушкин, уже не помню в какой день. Мы с ним очень долго и необыкновенно разговаривали. Он сказал, что меня любит.

Лю-би-ит…

Ночью мы смотрели кассету Боба ( ещё российскую) и кассету Пааты про его паломничество в Израиль. Нет, он скорее не паломник, а пилигрим. У Боба есть песня про него, которая называется «Пилигрим».

На этой кассете был поразительный кусок. Паата в Египте сидит перед двумя арабами и горячо проповедует. Они его не отрываясь слушают минут двадцать, реагируют. Но дело в том, что Паата кроме русского и грузинского ни одного языка не знает. Но говорит, говорит, и его понимают. Наталья Паату спрашивает:» Скажите мне, кто я, зачем я? Мне надо знать! Паата сказал : «Ты вопросительный знак.»

-И всё?

-Ну, может быть, ты ещё кораблик.

-И куда я плыву?

-Никуда. Вообще плывёшь.

Наталья заплакала. Лёха повёл её в комнату, они там долго говорили, слышно было, как она плачет. Потом они ушли.

И мы тоже пошли гулять втроём с Бобом и Паатой. Они разговаривали о самых главных вещах, я молчала. Боб читал свои стихи. Паата сказал, что Боб гений. И я верю, что у него необыкновенный дар. Потом мы вышли на такую потрясающую поляну, окружённую деревьями, я стала считать деревья, обнимать их. Насчитала десять, нет, вернее одиннадцать, потому что первое, оно одновременно и одиннадцатое, да? Потом я почувствовала, что, может быть, я сейчас третий лишний. Или наоборот? Девушка деревья считает, это будто специально для их разговора. Утром опять страшный разговор с Натальей.

Я позвонила Вове. Ну, Бобу. Его ведь зовут Вова Юрочкин. Вовочка Юрочкин. Боб сказал, чтобы я не уезжала совсем к маме в Маале Адумим, потому что я тогда многое пропущу. Был шабат и я поехала к маме в гости. Приехала, она ещё спит. Я её разбудила, сказала ей:»Мамочка, я к тебе вернулась». Мы с ней говорили, говорили. Это был, может быть, лучший наш разговор. Я захотела сделать рисунок для мамы на память об этом дне. Но маме редко нравятся мои рисунки, этот тоже ей не показался. Я пошла посмотреть фигурки, которые прежде лепила. И вдруг увидела, что одна, скульптурка девушки, — вылитая Наталья. И я поняла, что должна на прощанье ей подарить эту девушку. Взяла фигурку, рисунок, приехала домой. Наталья убирает квартиру, на меня не глядит, за порог я пройти не могу, — она метёт. Я ей говорю: «Наталья, давай поговорим, я уйду, только можно я сначала тебе подарок подарю?» Она увидела эту девушку, побледнела даже. А я боюсь, что она бросит фигурку, а фигурка необожжённая, рассыплется тут же. Но Натахин взяла девушку, стала её гладить. И снова сказала, что любит меня, что уходить не надо, что она сумеет с собой справится. Поставила фигурку к себе в спальню. Тут Лёхин пришёл и говорит: «Анькин, ты совершенно белый, тебе надо поспать.»А ночью Паата дал имена и нам с Натальей. Меня назвал Весна. Её -Муза. Позвал меня поговорить. Сказал:»Свеча тебя любит. Боб тебя любит. Ты любишь Боба. Но у Боба есть жена. Я назвал её Ангел. Она Бобу нужнее всех. И не будет вам на её несчастье счастья. А у Свечи никого нет. Ты ему нужна.» В это время запела сирена об окончании шабата. Паата улыбнулся и сказал:»Я знаю, что это знак мне, разрешение мне, что я могу вернуться к жене и к детям.»

Сегодня какое число? 16 -е … Неужели всё это всего за 10 дней произошло?

Белов и Левин

Ваня Белов и Лёва Левин. Их жизни давно спаялись. Хочется об этом подробней рассказать, но тогда до дела не добраться. В общем, только самое важное. Они дружили ещё с художественной школы, куда попали в самом вундеркиндском возрасте. Вундеркиндом каждому понравится быть. Во-первых, не надо отвечать на вопрос, кем ты хочешь стать. Во-вторых, можно не мыть посуду и не застилать постель. Но главное, что раннее призвание балует сердце захватывающим ощущением своей значимости. И ещё главнее — внезапными приступами разгула творческой воли, от которого захватывает дух посильнее, чем от разлёта гигантских качелей. Жили они оба, готовясь выполнить своё высокое предназначение. Их детские рисунки были полны той бездумной свободы цветовой игры, той нечаянной глубины и первобытной мудрости, от которых у взглянувшего на мгновение сбивается дыхание.

Позже в школе и училище их научили правильно рисовать, младенческая грация пропала, взамен явился цепкий профессионализм. Сначала они не заметили утраты, радуясь ухватистости руки. Уже потом как-то поняли, что люди иначе, чем прежде, смотрят их работы. Глаза глядят только пытливо и осмысленно, между ними и картиной не искрит короткое замыкание. Белова и Левина хвалили. Называли «талантливые ребята». Но это — обидная кличка для тех, кто раньше предчувствовал в себе гения. Всему свету они хотели быть необходимы, а не слыть одарёнными. Да, талантливо отражать уже существующий мир, обнаруживая в нём кем-то не замеченные нюансы- это очень, очень интересно. Но не Белову с Левиным. Рождать новые стихии- вот чего они жаждали. Ну и успеха тоже. Часами листали альбомы великих живописцев, пытаясь понять, чем конкретно прославленные завораживают (и заодно: почему пейзаж Коро стоит миллионы, а их пейзажи- только стоимость холста?)

В чём разгадка магнетизма и неизъяснимость гения? Отчего любой росчерк Пикассо вынут из мусорной корзины, разгладят, разглядят и напишут сотни исследований, а у них дома славные холсты видят в своей жизни только дно кровати с обратной стороны? Кто там сказал, что гений — это один процент таланта и девяносто девять процентов труда? Белов и Левин пахали как сумасшедшие всё детство, юность и начало молодости. И где этот гений? Что-то он заставляет себя ждать.

И тогда они решили, что наверное у гения вирусное происхождение. А где водится этот вирус, -самая большая божеская тайна. Узнать бы её… Лёва с Ваней вяли и чахли в поисках гениальности. Если они ели первые в году яблоки, или садились между одноимёнными девушками, или произносили в унисон одни и те же слова и, хватаясь за чёрное, вопили «когда моё желание исполниться?», то загадывали оба всегда одно и то же: «Хочу написать что-нибудь великое». Белов однажды допился, как сам определил, «до буквы зю» и беспросветно рыдал в левинских коленях, жалуясь, что из-за того, что Бог ему дал рядовой, малопримечательный талант, жизнь его бессмысленна. А Левин как-то в дружественных богемных гостях так загляделся на голый толстый крюк из-под люстры, что обоим стало ясно: больше терпеть свою недогениальность они не смогут. Белов сказал:»Надо спаломничать к святым местам и молить Бога, чтоб доодарил». Левин усмехнулся: «Коего из богов ты собираешься молить? По воспитанию мы православные, по рождению иудеи. «(Левин был круглый еврей, а Белов односторонний, по папе).

Белов не ответил. Белов пошёл в народ сшибать тысячу долларов на билеты в Израиль, поскольку твёрдо знал, что там дом трёх богов — Христа, Иеговы и Аллаха. Какой-нибудь да услышит. Денег никто не дал. А совет дали: бесплатно эмигрировать. Российское гражданство никто не отберёт, израильское же не помешает.

И вот они у Стены плача. Стена оказалась бородатой, то есть многобородой: из щелей между гигантскими камнями росли длинные неприбранные кусты, как бы перекликаясь с бородами молящихся евреев. Невдалеке сидел собрат-художник с этюдником и нервно писал Стену, стараясь поймать выражение равнодушного будничного величия на её тысячелетнем лице. Но этюд у живописца выходил плоский, немой, стена с него глядела самая обывательская, хотя и старая. Левин и Белов сразу поняли, что это свой парень, недоодарённый. Сначала подошли к Стене, вложили в щель заранее заготовленную просьбу: «Господи, вырасти из нас гениальных художников. Левин, Белов. » Потом вернулись к собрату и познакомились. Паша сходу предложил им работу: ходить по квартирам и навязывать населению картинки живописцев-эмингрантов за небольшие, но живые деньги. Здесь принято вешать на стенки много чего-нибудь цветного в рамочках. Ребята согласились, взяли телефончик и отправились дальше, к храму Гроба Господня, где в маленьком отдельном домике узрели небольшой мраморный ларь, размером явно меньше человека средней длины. » Ну да ладно, — сказал осведомлённый Белов, — лежать Он там всё равно не может, поскольку вознёсся. Да и вообще, хоронили в те поры в нишах скал, заваливая камнями. Но мы люди не факта, а духа. » И пали оба художника на колени перед гробом и стали просить Сына Человеческого дать им, сынам божьим, побольше таланта. Вышли просветлённые. Можно было, конечно, сходить ещё в мечеть Омара и припасть к следу стопы Магомета, но Лёва с Ваней боялись арабов. Левин спросил:» Ну, и что теперь?» «Теперь, — ответил Белов, — будем ходить сюда каждое утро, день ты, день я, и смиренно напоминать Создателю о нашей просьбе.»

-Которому?

— Обоим. Он всё равно один.

Паше решили позвонить позже, а пока стали писать изобильные съестные натюрморты, на которых оттачивается мастерство. И уже с готовой дюжиной картинок можно выйти к гражданам, ибо граждане еду даже на холстах покупают охотнее, нежели нееду. И продукты в Израиле как раз нарядные.

Но настал день, когда Лёва с Ваней съели последний шекель из корзины абсорбции и позавтракали последним натюрмортом. Вечером Ваня пошёл по соседям, прося одолжить ему самых кошерных продуктов якобы для написания большого полотна «Ужин ортодокса». Дарами меценатов действительно поужинали.

А наутро выбрали по паре десятков своих лучших листов, сложили в папки и пошли по чужим квартирам. Входя в дом, они называли себя «Я новый репатриант из России Иван (с ударением на И)». «Я новый репатриант из России Арье”. Оба страстно худые, но ещё без признаков собачьей неприкаянности в облике, они располагали к себе, и им редко с порога указывали на порог. Требовалось, конечно, особое чарное нахальство, чтобы втереться в дом, где вился свой неостановимый парок жизни. Тайна обаяния тоже велика, но ребята над ней не задумывались, поскольку сроду были обаятельны. Имеющему не надо разгадывать секрета обладания. И поэтому, если уж ты возжаждал найти формулу чего-то, — знай, что у тебя этого чего-то точно нет.

Шлёнство по чужим домам веселило дух. Однажды, например, им открыла дверь девчонка лет десяти. Она была одна в квартире. Девчонка притащила им свои картинки. Про одну с каруселью кривых домиков на уютной улице Лёва спросил: «Ты нафантазировала или с натуры рисовала?» Она переспросила на иврите: «Что это?», потому что уже не очень понимала по -русски. Объяснили попроще.

-Ну, сама выдумала.

— А почему у тебя в домах никто не живёт и улицы вымерли?

«Вымерли, потому что люди все умерли», — беспечно сказало дитя.

В другой квартире парнишка играл самодельной игрушкой: маленьким с завязанным горлышком целлофановым пакетом, наполненным светло-зелёной мыльной водой. Пакетик мягко переваливался в руках, как новорожденный зверёныш. Художники поиграли с этим домашним животным, соблюдая очередь в игре, и спросили, кто придумал такую замечательную штуку. Парнишка сказал: «Никто не придумал, она была всегда. «Потом добавил:»Бог придумал». Художникам везло и на взрослых людей.

Одна носатая толстая дама Рахель беседовала с ними об искусстве два с половиной кофейных часа, читала свои хорошие недоодарённые стихи, а прощаясь, сказала: «Между прочим, вы знаете, сколько народу на земле мается художественным талантом? Миллионов десять считают себя претендентами в гении. А гениев -статистика подсчитала — за всю историю человечества было чуть больше четырёхсот, и это, кажется даже, вместе с учёными. Так что нам вряд ли отломится». Но Белов и Левин продолжали делать всё от них зависящее, чтобы отломилось: писали по многу часов, ежедневно ходили к святым местам вымаливать дар и ещё больше общались с народом, чтобы знать его чаяния.

В чужих домах их кормили, поили, расспрашивали о жизни и, разглядывая картинки, охотно показывали, которые больше всего приглянулись. Покупали, правда, редко, но Левин с Беловым теперь ещё работали ночными сторожами и на три натюрморта в день им хватало. Вообще-то я зря рассказываю в прошедшем времени.

Поскольку Левин и Белов наши однодневки (то есть мы живём в одни и те же дни), то их судьбы пока из настоящего времени. В Израиле они прижились. Продолжают молить Его и Его (теперь раз в неделю) о приращении таланта. Иногда предполагают, что до них у Них просто руки не доходят — всё-таки десять миллионов ещё просят о том же. А иногда задорно уверяют друг друга, что дойти-то Божьи руки дошли, но узнать об этом смогут только левинские и беловские потомки, ибо подлинная ценость гения видна минимум после вековой выдержки. Потомки у них точно будут, потому что Лёва с Ваней недавно женились. Больше они не питаются натюрмортами. Недавно Белов создал композицию из бананов, курицы и красного перца, так пока писал с неё картинку, три поколения продуктов переменил — испортились. Дожили!

Я сама ждала какого-нибудь другого финала, но его пока нет.

Тень

Репетируем в студии «Тень» Шварца.

Парень, исполняющий роль людоеда Пьетро, написал программу людоедской партии.

«Призрак людоедства бродит по Европе! Все знают эти слова. Но не все знают, что призрак наконец обрёл плоть( в виде нас, людоедов) и кровь ( в виде людей остальных национальностей). Всем известно, что людоеды — цветы жизни. Возьмём, к примеру, исконную людоедскую профессию: ювелир. Каждый людоед-ювелир знает, что человек — это не только ценный продукт питания, но и 12 кг ( а то и больше) ценной кости, которая ничуть не хуже слоновой. А так как людей много, то и изделия из этой кости дешевле. Кроме того, убивать слонов опасно. К тому же многие людоеды- члены «Гринпис».

Но самый большой вклад людоеды внесли в такую профессию как врач. Ну кто лучше людоеда разбирается в человеческом теле? Во время операции людоед постарается сделать всё возможное и невозможное для успешного её завершения, ведь здоровый организм — потенциальный обед. Наш лозунг: «Человек — это звучит вкусно!» Наш символ — рука, сжимающая кость».

Вот такую антикоммунистическую сатиру написал человек, уехавший одиннадцатилетним и уже после падения СССРской империи! Откуда в нём этот нетленный советский антисоветский пафос? Он и не горел в этой геенне, но остыть от неё всё-равно не может, а что ж тогда про нас, горевших…

Сцена рождения человека из Тени. Много говорим о том, что же такое Тень, с чем он выходит в мир. Лев, исполнитель Тени, делает этюд. Потом садится в сторонке, мрачный, молчит. А дальше взрывается: Я не могу играть! Я почувствовал это страшное существо в себе! Я впустил в себя зло! Оно разрушит меня! Я так стараюсь растить в себе хорошее, с таким трудом добиваюсь маленькой гармонии, и тут — это! И отказался от роли.

Пьеса про весёлую сказочную страну, куда приехал иностранец со своей моралью, которая в этом государстве кажется нелепой. Сегодня одна девочка делала этюд к образу Юлии Джули, эстрадной дивы. Она выбрала надрывную песню про короткий роман, который обернулся несбывшейся любовью, рассыпала по сцене цветы, зажгла свечи и бросила на ковёр две полосатые шляпы. Пела вместе с магнитофоном, рассматривала старые фотографии, потом швырнула их на пол, вскинула гордо голову…Два с половиной штампа, неуклюжая иллюстрация к банальному тексту. Но за всем этим стояла её история, история сильного, горячего человека, потребовавшего любви от того, кто не мог полюбить. Они долгое время дружили: белёсый, тощий Пашка питался ее энергией, немного стесняясь многопудовой мощи её тела. Поняв это, она бросилась потреблять гербалайф и несколько месяцев ходила, прижимая к изобильному стану чёрный портфельчик с наклейкой “Если хочешь похудеть, спроси меня как! ” Но даже без 16 опавших кг не мог он её полюбить, хоть выкинь его. И она в конце концов выкинула. Но саднить не перестаёт, саднить не перестаёт. Защемило сердце и у нас, глядевших на ее неловко декорированную печаль, и все суетливо засобирались домой. А автобус по расписанию через двадцать минут. Поэтому мы столпились в коридорчике бомбоубежища, в котором живёт наша студия, и стали голосить песни. Пели все подряд советские вплоть до гимна Советского Союза. Откуда эти юнцы, приехавшие ещё в полной несознанке, знают слова? Знают- и всё. Спели песни наших родовых гнёзд: “Я иду, шагаю по Москве”, “Что тебе снится, крейсер “Аврора” в час когда утро встаёт над Невой”, “Тбилисо”, “Огней так много золотых на улицах Саратова”. Потом мы ещё на улице надсаживали грудь, озвучивая вечер Вечного города. Израильтяне в нас вглядывались, дивуясь, видимо, на нашу общность.

Пошла я домой пешком. Впервые за тысячу дней с наслаждением хлебнула ветра, перелетавшего с одного иерусалимского холма на другой. Библейские ветры могучи. Поэтому мою дорогу расцвечивали сломанные ветром зонты, выроненные прохожими из озябших рук на зеркальный от дождя асфальт.

В середине следующего дня включила телевизор — по всем израильским каналам траурные песни, а по первому репортаж о случайном столкновении двух военных вертолётов. Погибли 73 молодых солдата. Горе на весь Израиль, потому что 73 семьи с родными, друзьями и знакомыми — это и будет почти вся страна. Вчера в семь вечера произошло. А мы пели в девять, ничего не ведая. Поэтому израильтяне в нас и вглядывались, что мы за уроды такие.

У арабов снова праздник, они уже заявили: Слава Аллаху, лично занимающемуся уничтожением евреев.

Но чудеса даже в этой трагедии имеются. У нашей преподавательницы ТАНАХа, худенькой и смуглой, как игрушечный чёртик, Номи сын должен был лететь на одном из этих вертолётов, но у него внезапно поднялась температура, и он не полетел.

А в Шаар Ишуве, где разбились вертолёты, живут, оказывается, тоже ровно 73 семьи.

А ещё оказывается в недельной главе Торы, которую читали в синагогах а субботу перед катастрофой, есть строки, где имеется отдельное обращение к Шаар Ишуву ( там это человек) с просьбой не терять мужество, когда он увидит две страшные обгорелые головёшки.