Из писем мужу
Дорогой Левушка!
Нам с тобой по 80! Так вышло, что в силу любимых профессий, твоей и моей, мы за долгую творческую гастрольную жизнь не додали тепла
любимым девочкам, а у них уже и свои дети.
Уйдя на пенсию, мы решили с тобой восполнить этот пробел. Дети уехали в Израиль и очень нуждались в помощи бабушки. Мы разделились: я – к детям, ты – еще работаешь и у тебя еще любимое детище всей жизни – живопись, которую ты знаешь досконально.
Мы не разошлись, на расстоянии наша семья еще крепче. Я вырастила внуков, все учатся и работают. Ты устраиваешь то тут, то там, то в Москве, то в Самаре, то в Саратове выставки из коллекционируемых тобой работ. Мы все при деле. Ежедневно перезваниваемся, мы все любим тебя, зовем к себе, но ты любимую Россию покидать не хочешь, но душой с нами и даже еще помогаешь. Нашей семье уже больше пятидесяти, но она крепкая и до конца жизни семья.
Ночами, когда не спится, я прокручиваю кадры нашей жизни, изобилующей разнообразием. Вспоминая, что было очень и что не очень, пришла у выводу, что «очень» сильно перевешивает. Я сделала вывод, что жизнь подарила мне во всех отношениях достойного человека – не будем мелочиться недостатками, которые растворяются в достоинствах. И вот мои выводы.
Все о тебе
Муж, отец, друг, опора, материальная база. Природный ум, самостоятельность, точность, музыкальность, пластичность, талант, остроумие, обаяние, элегантность, темперамент, сексуальность, отзывчивость, исполнительность, преданность своему делу, трудоспособность.
Режиссер, рассказчик, анекдотчик.
Автор, поэт (самсебяиздат)
Дизайнер (оформление сцены, дизайн дачи)
Знание живописи на уровне искусствоведа, коллекционирование.
***
Помнишь, однажды, как всегда, ты уехал раньше коллектива в Москву? Жил в гостинице «Москва». Стоишь внизу, в вестибюле, около администратора, собрался ехать на вокзал нас встречать. Я тихонько подхожу, кладу тебе руку на плечо, оборачиваешься – как?!
А было так. Сели в поезд, в купе я разложила вещи, даже думочку вытащила (это ты меня приучил спать с думочкой). Оставалось время до отхода поезда. А меня провожала Света Дыбань, та девочка из детдома, что мы опекали. Спрашиваю ее:
— Пирожное хочешь?
– Конечно!
– Пойдем в буфет.
Купили ей пирожное, выходим на перрон, а поезд… тю-тю, только хвост увидели. Хорошо, хоть сумка с документами и деньгами у меня в руках. Я домой, созвонилась с аэропортом, заказала на самый ранний рейс билет на самолет (вот бабка волновалась!) поспала и утром улетела. Прилетела задолго до прихода поезда. Нашла тебя – вот был сюрприз! И мы вдвоем пошли встречать коллектив. “Ура!!! – кричали они, – нашлась!” А я -вот она! Угостила пирожным…
В другой раз. Это было лютой зимой. Ты еще в Москве. Мы едем в Новосибирск. Из Саратова. Приехали на вокзал, объявляют: поезд опаздывает на три часа. В зале ожидания холодно. А я без теплых трико, в легкой красивой шубке. Подъеду, – думаю, – домой, приоденусь потеплее. Оставила вещи на ребят и поехала. Мы недалеко от вокзала. Дома тепло. Машенька спит, ей 10 месяцев. Я взяла вещи, надела носки, трико, свитер. Время есть, полежу. А бабка: “Уходи! Опоздаешь! Ребенок проснется, увидит маму, будет плакать. Уходи!” Ладно, пошла. Приехала, на вокзале ничего: ни людей, ни вещей. Оказывается поезд нагнал время в пути, пришел раньше обещанного. Говорят, была посадка. Я,на всякий случай,на мост: сверху видно. Вижу наши стоят у вагона, меня высматривают. Я с моста – вниз, через один тамбур и там еще один тамбур (хорошо, открыты) вижу поезд тронулся, я кричу, задыхаюсь, бегу. Проводница дергает стоп-кран, меня подхватывают. Это был такой урок! Я задохнулась при беге от холодного воздуха. Актрисы, ожидая меня, плакали. Ну все, успокоились. Решили тебе не рассказывать. А одна, Валя Ковтун, стоит, и плачет, и плачет.
– Ты что?
— Я себе ноги отморозила! – стоит в туфельках. Растерли. Обошлось.
Но очень страшный был момент, когда я бежала по мосту, задыхаясь, в поисках, стоявшего внизу нужного мне состава, а поезд уже идет, а ребята висят на подножках, надеясь на мое появление. А главное, ты мне всегда твердил: “Будь точна!” Я тебя подвела.
***
Ревновала ли я тебя? Я думала, это чувство во мне не сильно развито. Поводы были, в этом я сейчас уверена, а тогда, в молодости, мы всегда были рядом, пойти «налево» очень трудно. Но девочки тебя любили, и в своем коллективе, и поклонницы. Ты человек, наделенный большим сексуальным темпераментом. Находил возможности делать «зигзаги». Особенно в период, когда у меня были беременности, 3х -месячная поездка с Ирочкой в Анапу, на ее лечение,
4х -месячное отсутствие меня после автокатастрофы. Кроме того, всегда перед гастролями ты выезжал заранее в Москву, потом к нам присоединялся. После гастролей – также. Поездки в Свердловск к друзьям, вылазки с друзьями и девочками на дачу в баню. В общем, возможности были. Но я к этому относилась как бы сквозь пальцы. Я давала тебе свободу. Что толку держать. Нужно к этому относиться философски, зная природу мужчины. Один раз это было более серьезно: твои отношения с Валуевой (нашей очень симпатичной певицей). Я тебе написала письмо и, возможно, ушла бы, наступило охлаждение, возможен развод. Спасла работа- подготовка к фестивалю: режиссура, костюмы, авторы, композиторы – это очень сближает. Появилась Машенька.
С годами я стала еще мудрей, так что ревности с моей стороны не было, чего не могу сказать о тебе. У меня были поклонники. Ты ревновал. Но я, уважая тебя, не давала повода. Почти все 40 лет мы были с тобой на сцене рядом, пока я не ушла на пенсию. Тяжелые 90-е годы 20 века привели к тому, что дети с внуками уехали в Израиль, стал распадаться театр. Мы расстались исключительно для пользы дела: я – помогать. Отдавать недоданное в свое время детям и внукам, а ты – отдался любви к живописи, работал еще на сцене и уезжать не собирался. И кто знает? Может и хорошо, что мы отдельно. Я с детьми редко вижусь – внуки взрослые, у них свои дела, перезваниваемся. А тебе звоню ежедневно, обмениваемся новостями, желаем спокойной ночи и любим друг друга. Нам мало осталось. А были бы вместе – давно бы переругались. В старости каждая мелочь раздражает. Вот так и сохранилась наша семья.
***
Мне кажется, что я упомянула о том, как ты оформил дачу, вернее не дачу, дача сама совсем скромная, просто, как всегда и тут проявились твои дизайнерские способности: цветные стекла на закрытой веранде, синие, красные, зеленые, желтые. На окнах простая серая мешковина, на постелях веселенький ситец, и старый заслуженный, первого выпуска в Саратове большой холодильник, который ты выкрасил в вишневый цвет с большим цветком на боку. (Кстати и это старье сперли). Красиво. А главное, что ухитрились из бара, который ты называл, как потом свою книжку, «Львиная доля», украли всю царскую хохлому. Но не в ней была суть. Бар и баня были твоей гордостью. Освещение, оформление, одна выдумка, дизайн. Никакого богатства, роскоши, а так красиво и уютно. Баня – особый случай. Она сделана по всем правилам. Из липы. 2 полки, 2 тэна, камни, на которые плескала, что-нибудь ароматное, душик и предбанник, где можно отдыхать, пить чай с мятой, два топчана (все в русском стиле, вплоть до прялки и половиков), на которых любили спать те, кто оставался ночевать. А гости были многочисленные. Сруб бани был обложен неошкуренной березой, а была еще лестница, ведущая наверх, где можно ночевать вповалку целой компанией. Гостей у тебя перебывало множество. Ты любил показывать свою работу (она стоила того) любому, кто у нас бывал. Но особенно гордился, когда тебя посещали именитые друзья. Женя Леонов, твой сокурсник и друг был в восторге, всю ночь сидел на скамейке с видом на Волгу. А на следующий день у него спектакль. Были Мишин и Альтов – писатели. Был Левитин (театр «Эрмитаж»), Хазанов с женой, Ира Муравьева с Эйдлиным, Янковский вообще был у основания, приезжал смотреть места, стоит ли покупать, его сыну Филиппу было тогда года два. Очень много желанных гостей у тебя перебывало. Тебе доставляло огромную радость принимать и угощать, да если еще пойти на Волгу, искупаться. А там 200 ступенек. И это ты постарался для всего дачного поселка сделать нормальную лестницу к пляжу.
Но вот дети уезжают. Дефолт. Машину продаешь. Я уезжаю. Некому следить. Попозже новые русские строят уже разрешенные кирпичные «фазенды», а обставляются за счет таких как мы, отсутствующих. Вынесли с дачи все, что могли. А сосед Райков предложил поделить участок, дал в виде задатка 1000 долларов. Тебе досталась баня. А тут вот мы услышали, что она «сгорела». Так ли это? Ты бессилен проверить, а наследники, которые уже не верят, что что-то будет им принадлежать, не верят в порядочность человека, убедившего «продать» половину участка.
Мы ностальгируем по нашей даче. Я туда возила Илюшку, еще в коляске, а сейчас ему 28 лет! Потом возила уже Машенькиных деток, Нюшку. Ирочка любила там бывать со своими друзьями, подругами. А наш сосед «своим» (потому что он получил его почти даром, тем более, что земля сейчас дачниками приватизируется) участком сразу распорядился: вырубил вишню владимировку, вырыл маленький бассейн. В общем, показал, кто здесь хозяин.
Мы любим Россию, может, наши дети, имея в наследство, пусть небольшую недвижимость, могли бы приехать отдыхпть на родину своих родителей, а не в Турцию. Но теперь, как я понимаю, мы люди безынициативные, и на расстоянии не в состоянии, и по времени, и материально судиться. Ты по возрасту уже не в состоянии, нет сил. Махнули рукой. Оставили же мы все немцам, бежав в Отечественную войну с насиженных мест, бросив абсолютно все. В чем были. Ну, вот и тут, будем считать, что по нам прошлась война.
А помнишь? Мы с тобой на даче остались вдвоем. Глубокая ночь. Я просыпаюсь от отдаленной боли слева живота, терпимо. Все сильней, еще сильней, уже нет терпения. Бужу тебя – мне плохо. Что делать? Ты машину еще не водил. Я привезла тебя, была за рулем. Машина стоит на стоянке, садись и езжай. Куда там! Меня согнуло пополам. Разогнуться не могу. Ты вышел на дорогу: вдруг кто-то загулял? А тишина стоит – ничего на примете. А мне все хуже. Вдруг шум матора. Машина прямо на нас. Сосед. Что случилось? Развернулся, меня в машину и в город, в больницу. Как ты волновался. Всю ночь был рядом. Там меня чем-то кололи, делали всякие анализы, выяснили – почечные колики. Боль утихла, меня отправили домой. А через несколько лет эту почку у меня вырезали, со зловещим диагнозом: карцинома. Что значит вовремя! Уже 12 лет после операции. А через пять дней меня кладут в больницу – катаракта. Здесь это делают великолепно, да и везде сейчас ее оперируют. Я не боюсь.
У нас тепло. 29-30. Если мне жарко, выключаю кондиционер. Но и без него хорошо. Смотрю в окно: небо – ни единого облачка, голубое-голубое, вдали иудейские горы. Под окном зеленая травка, пальмы, оливы, цветы. В самом деле, земля обетованная. Наш городок Маале Адумим похож на Сочи, но без моря. Тишина, дом стоит в аллее. Движение машин и стоянка где-то вдалеке. Окна открыты для свежего воздуха (хотя у меня везде сетки, но я ими не пользуюсь), ни одной мушки, ни одного таракашки… Благодать. Как жаль, что ты не с нами, но с твоей пока еще деятельностью, тебе тут делать нечего: скука. Это я занята домом, обедом, стиркой, детьми. Они совершенно взрослые, но мне они дети, я их жду, чтобы они сказали мне спокойной ночи. А тебе я звоню каждый вечер и мы как будто не в разлуке. С твоими дочерьми я общаюсь реже, чем обмениваюсь с тобой различными двухсторонними новостями.
Спокойной ночи тебе, дед.
Дед
Дед – потому что давно уже дед. Внуки принимают его как данность, тем более, что живет он не с ними. Знают, что дед еврей — очень на самом деле русский человек, любит свой волжский город. Он его неотъемлемая частица. Его знают, уважают. В молодые годы мы часто бывали на гастролях в Куйбышеве (Самара), где тогда еще при Советской власти главой города был первый секретарь обкома партии Титов, славный человек. Любил Леву как артиста и как личность. Он нам рассказывал, как однажды, шутя, поспорил с главой Саратова: у кого из городов какие есть преимущества. Спорили-спорили каждый приводил свои аргументы. Напоследок Титов похвастался: а у нас лучшая шоколадно-конфетная фабрика. А наш Саратовский глава сказал:”Зато у нас есть Лев Горелик!” Честное слово! Так было.
Уже в более позднее время бывший губернатор Саратова, у которого Л.Г. был советником, теперь живя в другом городе и в другой команде, (кажется, у Путина) не забывает поздравить Горелика с юбилеем. И когда Лева бывает в Москве, то живет он в его резиденции.
У нас четверо внуков. Двое из них профессиональные художники, но коллекция дедушки и его подвижничество, выражающееся в желании показывать людям, накопленное жизнью, не имея при этом ни капли дохода, (никогда в жизни взяток не брал и сам не давал), наоборот, делает почти все за свой счет. Так вот, это все их, наших внуков, как-то не волнует. Говорят по-русски довольно бойко. Но ни одной книжки о дедушке, статьи о нем, как об артисте, знатоке живописи, даже домашние юбилейные книги с семейной начинкой – не читали. Обидно. А ведь их дед – человек неординарный.
Он сожалеет, что обладая административным талантом, не может помочь раскрутить талантливый, созданный его дочерью театр «Микро» (в честь театра отца). Годы не те. Но деятельность ему необходима. Каждый звонок для него, как подарок. Значит, не забыли, еще нужен.
С радостью помогает даже незнакомым, если это ему по силам, делает, что может:кто-то нуждается в отдыхе,- помогает устроится в санаторий.
Нашел молодую способную нуждающуюся художницу. Надо помочь. Устраивает ей выставку.
Заболела партнерша, добился лечения в Москве. К сожалению, не помогло. Перед уходом она стала делать художественные аппликации. Сделал ее посмертную выставку.
Молодые ведущие артисты театра, музыканты – негде жить. Он идет «наверх», доказывает необходимость беречь молодежь, добивается для них квартир.
Его забота о талантливом художнике, имеющего большую семью, детей, верующего в бога, привела художника к тому, что он решил принять иудаизм.
А сколько людей обращаются с просьбой достать дефицитное лекарство. И достает. И даже по пустякам не отказывает.
У него дома и на даче всегда с удовольствием посещали известные люди: В.Леонтьева, М.Ладынина, Гр.Горин. Друзья — Кобзон, Жванецкий, Эйдлин, Муравьева, сокурсник Евгений Леонов, земляки Табаков и Янковский, бард Ю.Ким, режиссеры М.Розовский и М.Левитин, писатель В.Ардов, артист Г.Хазанов и многие другие, всех не перечислить. Не говоря об элите Саратова.
Вспомнила занятный случай. Лева очень любит миноги, в любом виде: маринованные, жареные, простые. Друзья об этом знают и откуда возможно – везут. В Ленинграде на гастролях мы ими увлекались (я такие в жизни никогда не ела – понравилось). Следующие гастроли – Рига. На вокзале встречает его рижанка Павлина, (сестра Нонны Огаревой) и преподносит ему букет из…. Миног! Это было, как сейчас говорят «прикольно», смешно и весело.
А вот смешное воспоминание.
Новый какой-то год мы встречали большой дружной компанией у одной из подруг. Лева написал много -примерно 23 эпиграммы. Например:
«В Лелю (хозяйку) все мы влюблены.
Влюблены на 100 процентов
Леле не было б цену,
Если б дом был ближе к центру»
Лева облепил себя всеми эпиграммами. Его крутили, каждый искал о себе. А на себе он написал:
«Я не поэма и не драма,
Я – маленькая эпиграмма».
Было весело…
Но до того, до встречи с друзьями, одна эпиграмма никак у Левы не сочинялась, на нашу общую подругу. Она умная, добрая, красивая фигура, но…
По улице Ленина ходил трамвай. Мы с Левой ехали в баню. Стояли на задней площадке. Холодно. Зима же. Вдруг Лева расхохотался:
— У меня возникло четверостишие, но я его никому не покажу! Оно смешное, но обидное…
— Но мне-то ты прочтешь?!
И он прочел. Мы выскочили из трамвая, уселись на рельсы и так хохотали, что чуть не описались.
«Может быть, скажу я грубо,
Я люблю рубить с плеча:
У тебя, родная Люба,
Рожа просит кирпича»!
Ну, так выскочило. На самом деле мы ее любим. По-моему, это очень смешно, если про кого-то другого, а не близкого человека. Потом, к нужному времени Лева написал другую эпиграмму. Не помню начало, но последняя строчка была:
«Любви все возрасты покорны» На всякий случай, эта строка принадлежит Пушкину. Все получилось ОК! Мы были молоды. Сейчас меня не рассмешишь, так, улыбнусь…
Софья Борисовна
Ты, Левушка, говорил, что таоя мама участвовала в конкурсе красоты и была первой красавицей. Тогда это не было в таком масштабе как сейчас – «мисс» такая-то. Наверно, в Астрахани, где Лева родился, или в Саратове. Это видно, что она была красивая женщина еврейского происхождения. Шейндла Берковна Шойхет (Софья Борисовна).
Кстати, фамилия Шойхет — она же и специальность обладателя ее. Отец был тем, кто резал евреям кур. Прежде, чем их есть, несли живую курицу к шойхету – официальному резчику. Курица тогда считалась кошерной. Верующие евреи строго соблюдали законы.
В семье Софьи Борисовны было 14 детей. 7 блондинов и 7 брюнетов. Она была старшая, и потому все получили высшее образование, кроме нее,- она всех нянчила. У них в семье были и врачи, и учителя, и военные ,и директор школы и др. Когда умер отец Сони, мама сказала, что жить без него не хочет, легла и через неделю умерла, не болея.
Соня любила театр, играла в любительских кружках, одно время работала актрисой в профессиональном еврейском театре. Способная была. Смешливая, остроумная, любила всякие прибаутки: «Что ты смотришь, как арбуз на капусту?» и др. Талант у Левы определенно в маму. Меня, как она выражалась, любила “через папиросную бумагу”.
Это до замужества. Мужем ее стал куплетист-чечеточник, он был в паре сатирического дуэта с Лазарем Лазаревым, их псевдоним: Братья Говорящие. Работали сначала на эстраде, потом в цирке. Григорий Горелик был худ, вертляв, обаятелен, любил приврать, любил женщин, и они его. Соня посвятила себя ему. Цирк имел стационары, но были частые и долгие гастроли. В каком-нибудь очередном городе ставили цирк-шапито, и артисты семьями со всем скарбом переезжали в этот город на 2-3 месяца.
Они приезжали на место, шли репетировать и привыкать к новому месту. Когда Гриша (он любил представляться женщинам сценическим именем Герман) приходил «домой», т.е. туда, куда его расквартировали, он приходил в уютную обжитую квартиру. Соня успела: прибрать, повесить занавески, ковры на стену, на пол, скатерть, фотографии, любимые безделушки, роскошно оформляла кровать – подушки, думочки (думочки в нашем доме от нее) и успевала еще приготовить вкусный еврейский обед. Цирковые любили к ним приходить: ее гостеприимство граничило с насилием. Съешь это, съешь это, попробуй то, не хочешь, а попробуешь. Лева писал в своей книге, как любил к ним приходить Эмиль Теодорович Кио. Ради него Соня делала фаршированную рыбу – гефилте фиш. Кио называл ее королевой фаршированной рыбы и обожал у нее столоваться. Соня дружила с его женой по имени Коша, осетинское имя, что ли. Иногда жены цирковых артистов подрабатывали в качестве подсадных. Сидят себе они среди всей публики ( место заранее определено) и, чаще всего клоуны, играют на этого человека, или вытаскивают его на арену. Полное ощущение импровизации. А подсадники получают за свою работу какие-то копейки. Сын родился в 1928г. Так и записан Лев Германович – папа записал. Лева о себе говорил, как все цирковые, что родился в опилках. Мама часто оставляла его одного. Если не была занята в цирке, то просто смотрела программу, а, главное, караулила своего гулящего Гришу. Ребенку говорила, что идет в парикмахерскую. А он плакал: “каждым ночем, каждым ночем в памихахерскую!” Мальчик был очень худой, ел плохо и Соня буквально бегала за ним, чтобы накормить,кричала, что наденет сковородку на его голову, но это не помогало.
(Я сейчас читаю Павла Санаева. Он рассказывает про свою бабушку, у которой воспитывался, та чудовищно ругалась, насильно кормила и лечила. Некоторое, определенное сходство я нахожу между ней и Софьей Борисовной есть, в тот период, в кототрый я ее застала).
Лева в цирке перепробовал все,- все аттракционы, лошади, звери и т.д.
Как все цирковые дети. А когда пришло время учиться, начались переезды из школы в школу, С.Б. отвезла его к родному брату в Ленинград, который жил на Охте и был директором школы. Он принял Леву в семью плюс к своей дочке Галочке и сыну Боре. А мать опять поехала с отцом.
Когда она узнала, что у Левы есть подруга, возможно будущая жена, певица, она стала приходить на концерты, в которых я участвовала, присматривалась ко мне, приходила за кулисы. Мне сказали:”Вон Левина мама.” Я тоже заинтересовалась. Красивая, молодящаяся, лет 45, на высоченных каблуках, на плече чернобурка, в руках муфта из чернобурки, ярко накрашенные губы. Вот это свекровь! Свекор-то меня обожал, но без взаимности. Мы, конечно, познакомились. Я думаю, она ревновала своего гениального сына: я бесприданница (как в нашей свадебной песне: “и было у нее подушка и белье”), готовить не умела. Слава богу, что еврейка и певица. К тому же неплохая. Я себе поставила задачу ни по какому поводу с ней не конфликтовать и на ее обидные в мою сторону различные выпады, а на язык она злая, – не реагировать. Это было мудро: несмотря ни на что, я за всю свою жизнь с ней ни разу не поссорилась так, чтоб расплеваться, не разговаривать. Когда мы с Левой сошлись (решили попробовать), а жить-то было негде, его родители ушли к отцовой сестре, уступив нам свою комнату на Цыганской улице. Она была у них одна, как трамвай, длинная и узкая, вчетвером за один стол сесть было нельзя. Ближе к старости они построили от филармонии однокомнатную кооперативную квартиру.
Когда родилась в 1955 году Ирочка, мы зарегистрировались, Соня заявила категорически: “Я твою дочь нянчить не буду. У тебя есть мама, она обязана”. Обязана? Никто не обязан. Свой отказ она мотивировала тем, что прожила тяжелую кочевую жизнь. Она устала. Хочет отдохнуть. Ну и ладно. Мои-то не отказывались, особенно дед Наум. Они отдали нам крошечную комнату, где и родилась Ирочка.
Все угрозы Сони оставались только словами. Она говорила одно – делала другое. И помогала, и заботилась, и готовила, в общем, активно участвовала. Но, когда ей довелось по причине болезни, моей мамы (диабет, рак) оставаться с Ирочкой – это была трагедия для ребенка. Все было не по ее, т.е. не по С.Б. Она довела своими бесконечными претензиями девчонку до того, что та забила свою дверь изнутри большими гвоздями, не просто так, а целым частоколом гвоздей.
Представляю состояния души ребенка. Потом у нас были няни, тетки, потом 2 года Нонна. Моей мамы не стало в 1966 г. А в 1967 родилась Машенька. Как Соня сопротивлялась! Кричала, что нарочно родили на ее голову. Иногда кричала, что для Нонны, когда она у нас жила. Мы получили квартиру, где-то к 60-му году. До этого мы жили с ребенком в маминой каморке. А что было, когда я однажды привезла домой собачку! Я люблю животных, вообще люблю всяких. Как-то на гастролях в Оренбурге зимой пошла на рынок. Ходит по рынку мужик с сумкой. Останавливается что-то купить или с кем-то поговорить, открывает сумку, оттуда выскакивает белая собачка, очень симпатичная. Он идет дальше, открывает сумку, собачка туда заскакивает, а я как загипнотизированная,за ним. Он заметил:”Что, понравилась? Могу продать. Королевский пудель!” А я в породах ни бум-бум. Я-таки купила. Рядом оказалась ветеринарная клиника. Мы с мужиком – туда. Собака здоровая, называется двор-терьер! Да ладно, дворняг я тоже очень люблю, они бывают лучше породистых. Звали ее Белка. Тут же купила новую сумку, ошейник, поводок, миску и пошла домой, в смысле, в гостиницу, предвкушая насмешки. Но Белка оказалась такая симпатяга, что ее все полюбили. Правда, у нее оказался недостаток. Она не любила одиночества. Когда оставалась одна, начинала жалобно выть. Мне об этом рассказала горничная. Пришлось брать собачку с собой. За кулисами она вела себя тактично. В поезде все проводники ее полюбили: приветливая, беленькая, ласковая. Приехала домой, в Саратов. Бабка:”Что ты наделала?! Зачем эта тварь!!! На мою голову!!!” Все ее стали уговаривать, мол, чудная собачка, детям забава. Она утихла. Но однажды, она увидела как 4-х летняя Машенька засунула Белке руку в пасть. “А-а-а!!! Ты хочешь ребенка погубить! Кто знает какая у нее зараза? А потом она этой же рукой лезет к себе в рот! Убери собаку!” А поскольку Машенька проделывала этот трюк неоднократно, бабка этого выдержать не смогла. “Или я — или собака!” При этом она совершенно натурально рвала на себе волосы. Пришлось отдать собачку в хорошие руки. Машеньку бабка очень любила. А ведь первые пять месяцев она ее не признавала, не видела, не приходила. Однажды все-таки зачем-то пришла. Мы все сидели в другой комнате. Она соблазнилась посмотреть на ребенка. После ее ухода – боже! – у ребенка кровь на лице! Я жутко испугалась, присмотрелась, а это яркая бабкина помада. Она ее – Машеньку – тайком поцеловала в подбородок. Ага! Попалась, бабка! В 76 -ом году Она похоронила Гришу, не очень горюя. Он ее никогда не бросал, но параллельно с ней у него была еще семья, и еще дочь, и еще сын, и все от разных женщин.
Накануне своей смерти в начале нового 83-го года, она сварила нам на Новый год фаршированную рыбу и холодец, сказав, что очевидно, это в последний раз. Устала. 2-го января мы пришли к ней (на звонки не отвечала). Пришлось ломать дверь. Она на полу. На столе неочищенное яблоко. На отшибе палка. Инсульт. Я просидела с ней ночь. На следующий день мы положили ее рядом с Гришей.
Детям
Я горько сожалею о том, что очень мало знаю о своих бабушках-дедушках. Знаю, что большая часть из них погибла в катастрофе и поэтому….
Дети! Запомните элементарные сведения о ваших предках со стороны ваших мам!
Я – бабушка, Людмила Романовна Горелик, по сцене Равницкая, родилась в городе Минске в Белоруссии в 1926г. Пережила катастрофу, окончила консерваторию, стала профессиональной певицей, 40 лет отдала сцене. Лауреат Всероссийского конкурса артистов эстрады, имею орден «Знак Почета» и разные медали. Здесь, в Израиле, это не имеет никакого значения.
Дед. Родился в 1928г. Пережил войну, учился в театральной студии в Москве, потом на режиссера в Гитисе, создатель, художественный руководитель, режиссер, автор, артист Саратовского театра «Микро». Всю жизнь отдал сцене и своему городу.
Народный артист России.
Член Академии Искусств.
Член Союза Художников.
Почетный гражданин города Саратова.
Советник губергатора по культуре.
Просто достойный человек.
Мы в разлуке, но мы – семья, о которой он заботится.
Гордитесь и будьте достойны своих предков!
Баб!
Моя девочка
— Ой! Она рыженькая!
— Посмотрите мамаша, какая замечательная девочка!
— Это я от неожиданности. Папа у нас черный, а я — …. Я тоже рыжая, только темнее.
Девочка моя! Ей так трудно было выходить на белый свет: она не перевернулась головкой вниз, а было, так называемое, ягодичное предлежание, попкой вниз. Для таких родов есть специальное пособие «по Цивьянову», я видела как учили акушерок на кукле. Одна рука держит салфеточкой попку, вторая проникает внутрь, цепляет большим пальцем за ротик и тянет вниз. Самое страшное – чтоб не вышла ножка, столько трудностей. Теперь доказано: ребенок все чувствует.
Лежу в огромной родовой палате, где-то далеко, в углу, одиноко лежит мое дитя, (это сейчас ребенка сразу дают матери), такое удивительное чувство: там лежит кряхтит, чмокает, чихает – не плачет! – живет человек твой, родной, навек любимый, тобой произведенный! Чудо какое-то!
Она росла очень смышленым ребенком. Однажды шли мы по улице какой-то прохожий сказал: — ой, какая рыженькая! Она, трехлетняя, мгновенно отпарировала: “Сами вы под красной головкой!” Все засмеялись….
Однажды, уже умея давно ходить на горшок, она заигралась и описалась. Отец так ее шлепнул по попе, что целый день оставался красный отпечаток руки. Я и моя мама долго плакали из-за этого. Да, воспитанием детей папа не занимался, только когда они стали взрослыми, он обнаружил, что с ними интересно, есть о чем поговорить и все понимают.
Училась Ирочка легко, самостоятельно. Сочинения по русскому уже во втором классе писала в стихах. Напишет два четверостишия, укладывается в заданный смысл — и пятерка. Все еще сидят, думают, а она свободна.
Вскоре мы обнаружили у нее сколиоз. Это было тяжелое время. Мы стали ее интенсивно лечить, принимать необходимые меры. Она спала в гипсовой кроватке, только на спине. А училась или лежа на животе, или стоя за последней партой. Ежедневные массажи, бассейны, летом море, корригирующая гимнастика, корсет – все, что предписывалось врачами, беспрекословно выполнялось. Мы показывали ее лучшим профессорам:
Чазову, Амбарцумовой в ЦИТО. Но сколиоз прогрессировал. Предложили операцию. И тут Ирочка воспротивилась: “Мамочка! Я никогда ни в чем тебя не упрекну, пусть будет как будет, только не операция. Ни за что!” Я сдалась. Год она проучилась в интернате в Москве у профессора Кона. Ждали закостенения. Я сейчас с болью читаю, как можно в наше время все вылечить. Поздно.
У Ирочки замечательная особенность характера: она привлекает к себе людей, притягивает. Она врожденный психолог. Если она оставалась дома – полкласса было у нас. Вся прихожая в ботинках и портфелях. Дети после школы, и я их часто кормила, имея всегда в запасе огромную кастрюлю компота и булочек. Потом к школьным прибавились университетские друзья, став завлитом ТЮЗа, обрела еще друзей – артистов. Даже замужество, даже рождение ребенка, не помешало им навещать Иру. Такое количество приходило друзей, что иной раз и присесть негде было. Сидели на полу, на спинке дивана, на ручках кресел. Леня – муж – был в шоке. Но терпел. Кстати, всю жизнь терпел. Даже здесь, в Израиле, став педагогом в школе, занимаясь с трудными детьми, организовав театральную студию, продолжала водить к себе голодных и бездомных. У нее всегда неприкаянные находили приют.
Те, кто так и шли за ней, выросли, стали настоящими артистами, а она — профессиональным режиссером, руководителем признанного в Иерусалиме театра «Микро» ( в честь отца). Меня всегда поражал ее литературный и поэтический дар. Чувство юмора у нее неизменно: в капустниках, в подарочных стихах, эпиграммах, сценариях, пьесах и всегда, как говорят, «в яблочко» – точно и смешно. Это не от меня. Это дар от папы. Ирочка и Машенька (мои любимые дочери) едут к нему на 80-летний юбилей. В добрый час!
Утопленники
У Ирочки коклюш. Во дворе все от нее шарахаются. Детям, не болевшим корью, мамы не разрешают с ней общаться. У нее температуры нет, гулять хочется, ей всего три года. Тут пришла на выручку бабка:
— Давайте, я поеду с ней к морю, например, в Евпаторию, вы едете как раз на юг на гастроли, там и встретимся. Говорят, в самолете коклюш проходит и дышать морем – лучшее лечение.
Так оно и было. Ежегодно август, сентябрь, октябрь мы гастролировали в Крыму, в Сочи, в Минводах. Я люблю Евпаторию. Этот старинный театр,уютный, красивый. Его не модернизировали, и в этом его прелесть. Маленькие гримуборные… вон у меня висит фотография на стене: мы сидим у зеркала в вечерних костюмах в этой гримуборной перед выходом на сцену. На столике фотография маленькой внучки Машеньки, где ей 5 месяцев. Да-а-а-а…. Там ходит одноколейный трамвайчик, старинная гостиница. Там мы шептались с Вероникой Кругловой по поводу того, что она выходит замуж за Иосифа Кобзона. (Он сам это объявил это событие по Саратовскому телевидению). Еще мне приятно вспоминать, как заботливо, участливо отнесся ко мне уникальный танцор Махмуд Эссамбаев. У него там на берегу моря был свой дом и персонально отгороженный пляж с песком необычайной чистоты. Пляж в Евпатории по истине золотой: песок и морское дно тянутся так долго, что даже для не умеющего плавать, кажется мелким. Так вот, он устроил мне мой день рождения 11 сентября, у себя дома (мы лауреаты одного конкурса).
Поскольку дальше речь пойдет о происшедшем в Евпатории, то и уместно вспомнить нечто, связанное с этим симпатичным городом. Так вот. Ирочке уже 16. Она получила паспорт. Представилась возможность воспользоваться этим преимуществом, ибо лодки напрокат выдавались только по паспорту.
Ежедневно спектакли начинались в пять часов вечера. После окончания дети – Ирочка, Машенька 3,5 года и подружка Иры Оля Кривопущенко, сестра нашего пианиста, 15 лет – встречали нас у выхода из театра и мы ходили гулять по набережной.
Как-то Ирочка мне сказала:
— Мама, мы хотим покататься на лодке.
— Как? Ты же грести не умеешь?
— Я умею, – сказала Оля.
— Ни в коем случае! – сказала я.
Где-то на пятый день, часов в 7 вечера дети, как обычно, не пришли. Я сразу заподозрила, в чем дело. Не снимая грима: приклеенные ресницы, тени, румяна, крашенные губы – все очень ярко выглядело при все еще дневном свете. Пошла искать. На набережной было штук пять будок, где выдавали лодки. За мной хотел увязаться дед, отец Левы, Григорий Фаддеевич. Хорошо, что я пошла искать без него, т.к. обошла всю набережную и только в конце ее в лодочной будке мне сказали:
— Да, такой паспорт есть.
— Когда они взяли лодку?
— Взяли на час, а их уже более 2 часов нет. Посмотрите сами на море, может увидите их поблизости.
Я внимательно осмотрела прибрежное пространство – их не видно.
— Как же вы не наблюдаете и не проверяете, с ними же маленький ребенок?!
— Как ребенок! Я никого не видела, было две девочки.
— Да, она маленькая, вам из вашего окошка не видно. Надо проверять.
— Ах, ах!!! – заахала она,– сейчас пошлю инструктора.
Тот пошел, сел в лодку, довольно долго отсутствовал, пришел, доложил:
— В пределах видимости их нет.
Там построен такой деревянный пирс для причаливания прогулочных катеров. И метров 10 в высоту наблюдательная башенка. На ней спасатели с биноклем. Инструктор поднялся к нему, сообщил, что исчезла лодка с детьми. Тот долго смотрел в бинокль и сказал то же самое:
— В пределах видимости их нет.
Он дал указание снять с прогулок катер и послал его в открытое море – искать. Публика заволновалась. Они уже деньги заплатили. Он им кричит сверху:
— Подождите немного! Сейчас катер вернется с утопленниками, опять будете кататься!…
Я стояла рядом с вышкой. При этих словах у меня ноги подкосились, сердце опустилось. Народ увидел нерадивую мамашу:
— Глядите! Накрасилась, вырядилась! Как же! Она на берегу промышляет, а дети сами по себе брошены! Потонули! Вот сука!
Я молчала. Думала о том, что если б стала защищаться, я, мол, с работы, я артистка… Представляю, как разжужжался бы этот улей. Эта гуляющая, праздная толпа, дай им только повод, тем более, что ждать им скучно. А тут такая пища для промывания мозгов.
Но вот спасатель крикнул сверху:
— Мамаша! Поднимитесь ко мне! Смотрите! – дал бинокль. – Ваши?!
Смотрю – катер, сзади к нему привязана пустая лодка! Боже мой!
— Да вы на катер смотрите, он их пересадил из лодки к себе.
— Вижу! Голова рыжая – Ира. Голова черная – Оля, а ребенка нет! Выпала из лодки?! И только, когда катер приблизился, я увидела, что Ирочка прижимает к себе Машеньку, загораживая ее от палящего солнца. Сами-то они в купальниках… господи! Живы! Две девочки «взрослые» вышли из лодки, обгоревшие, виноватые, с низко опущенными головками, ни на кого не глядя, руки в кровавых мозолях…
Только Машенька подбежала ко мне, прижалась:
— Мамочка, наша лодка хотела утонуть!
Потом они рассказали о своих приключениях. Они проплыли через огромное количество купающихся, заплыли за буйки, почувствовали, что ушли далековато, но в видимости берега. Решили вернуться. Не тут-то было! Легкий морской бриз гнал лодку дальше в море, а у девочек не хватало сил противостоять. Берега уже давно не видно, руки болят. Увидели большой теплоход, постеснялись попросить помощи, а он поднял огромные волны, лодку начало швырять, того и гляди перевернется. Теплоход ушел, море утихомирилось. Девочки понимали, что их будут искать, но неивестно,откуда ждать помощи, и когда и что произойдет за это время? Руки у них опустились. Главное, думали они, ребенка уберечь. А лодку несло все дальше. Потом, уже потеряв надежду, стали сами себя ободрять пением знакомых песен… Сколько-то времени спустя, услышали шум мотора – это был катер, который их искал. Ну, вот и все!
Но самое смешное, если в таких обстоятельствах может быть смешно, было потом. С вышки спасатель громко кричал в будку кассирше:
— Эй! Оштрафуй эту дамочку! Возьми за лишние часы и пусть заплатит лодочнику за шляпу, которую он потерял – ветром сдуло, пока искал «утопленников».
Эпистолярный жанр
Ирочке лет 12, я думаю. Не помню точно. Она уже очень начитанна, пишет стихи. И выписывает детский журнал «Пионер». Там предлагают провести конкурс на лучшее сочинение. Она так, шутя, написала довольно длинное стихотворение на тему “Моя любимая пластинка”:
«Пластинок много в моей фонотеке
Она не моя, а папина…» и т.д.
Речь шла о песне «Хромой Король» (ведь знала и знакома была с автором, в эту минуту не вспомню), в исполнении Мулермана. Это был хороший певец в зените славы, и песня с припевом «тарьям-тарьярам», очень занятная, запоминающаяся, любимая, модная. Послала Ира стихи в журнал и неожиданно стала победительницей конкурса. Редакция журнала неосмотрительно напечатала Ирочкини адрес, и тут началось! В один, как говорится, прекрасный день Ире пришло 6 писем. Она распечатала, удивилась, но на все шесть ответила. А на другой день уехала в Москву в интернат, где училась, домой приезжала только на каникулы. На шесть писем ответить еще можно, но когда стали приходить по 10-12, когда однажды в один день пришло их 72! – мы пришли в ужас. Отвечать на них некому, было бы кому, так некогда! Догадались не мы. В Московской утренней передаче и в журнале напечатали, что Ира письма получает, всем благодарна и извиняется, но их такое количество, что она не успевает отвечать. А мы читали письма. Иногда интересные посылали Ире. Но интересных как раз было мало. Больше примитивные, говорящие об уровне писавших, чаще с просьбой выслать фото артистов, или марки — кто что собирал. Тогда еще не было слова «хобби». Приходили письма даже из тюрем. По этим письмам можно было изучить географию страны.
Однажды пришло письмо, заинтриговавшее Иру. Оно было написано в форме дневника, длинное, с юмором о происходящем в классе, где мальчик учится. Обратного адреса не было. Подпись — Вася. Без обратного адреса. Потом пришло еще несколько писем таких же хороших и тоже без обратного адреса. И наконец на конверте есть адрес отправителя! Ира ответила, не менее, заинтриговав Васю тем, что она не хуже его пишет. Тут он расписался вовсю. Давал характеристики ученикам, давал клички педагогам, подробно обо всех рассказывал, опять же с умом и с юмором. Так продолжалось довольно долго. Потом его письма стали короче. Иссяк? Не знаю, что писала ему Ира, но стало понятно, что она его превзошла, подавила своим умом. Это наши предположения. Его письма стали более романтичными, далее стали нежными, а еще далее – любовными, в смысле объяснения в любви. Он стал называть ее «моя звездочка», (это то, что я запомнила) и еще как-то ласково. Разыгрался самый настоящий эпистолярный роман.
Дальше он решился попросить ее фотографию. А свою, сказал, не даст, не сказав причины. Она послала милую фотографию с короткой стрижкой. Но ведь и ее любопытство разбирает: ей хочется посмотреть, каков он. Ей неважно мал или велик, с ногой или без, красив или нет. Он сам по себе интересный человек. Это все она ему написала. Он ответил: хорошо. Но если я пошлю тебе фотографию, знай, мы больше не будем знать друг друга. Долго думал. Послал. Это было последнее письмо и….
Конец эпистолярного романа.
Почему? Загадка для всех нас до сих пор. А письма всех остальных ребят? Их было тысячи – через несколько лет сожгли.
Знание – сила
Это конечно неоспоримо. Я к тому, что узнала нечто, в чем мало смыслю, в чем сомневалась, как и все человечество. И вот, то самое нечто узнала из достоверного источника. Приехал в Израиль из США известный профессор и сообщил сенсацию. То что существует душа ученые признали уже давно. Выяснилось, что тело умершего человека, независимо от возраста, телосложения и веса, теряет 13 с чем-то грамм. Это сгусток какой-то субстанции, которую они назвали душой. Следовательно, душа у человека есть. Предполагали, что она находится в мозгу. И вот недавно, долго экспериментируя на пересадках сердца, после долгих наблюдений, пришли к выводу: душа живет в сердце. И током крови разносит по всему телу свои… «флюиды». Я верю! Откуда же могли взяться такие выражения, как: «Душа болит», (подразумевается сердце), «на душе муторно», плохо, «душа тоскует, радуется», «душа ушла в пятки», » в душе страх», «сердце екнуло», «душа поет», «душевный человек, душещипательный, задушевная подруга, (не та которая задушит) такая, какая была со студенческих лет у моей старшей дочери Ирочки. Ее тоже звали Ира, Ира Никитичева. Высокая, деликатная, интеллигентка, зеленоглазая, со светлой кудрявой в мелкие колечки головой. В раннем детстве ей предсказали, что она не жилец (аневризма мозга). Однако, вопреки всему она успела окончить университет, испытать любовь и самую верную дружбу. Чтобы не происходило в жизни у Иры Горелик: работа в театре, замужество, рождение детей – Никитичева рядом. Бывало, на даче они сидели, укутавшись в одеяло (ночью холодно) на веранде до утра и говорили, говорили, говорили… Родные души. Ира Никитичева была и кулинар замечательный, хоть и вегетарианка, и замечательная рукодельница и преданный друг.
Уже забыли, что ей что-то угрожает. И оно грянуло! Она боролась, сопротивлялась, но смерть победила. Моя Ира была с ней рядом до конца. И не просто рядом, а сидела, наклонившись к лицу любимой подруги, лежавшей в гробу, все время что-то ей говорила, говорила, в чем-то убеждала, о чем-то спрашивала, с сухими глазами и опять говорила, не останавливаясь, не отлучаясь, не выпив глотка воды. Я думала, что моя дочь помешалась. Когда Ирочку Никитичеву увезли – пошел дождь. Как говорят, небо плакало.
Моей Ире остались на память несколько рукодельных предметов: фартук, панно, кукла, одетая ее руками, фотография.
Ира свято хранит память о подруге. Уехав в Израиль, все увезла с собой.
Сама Ира, наша Ира – я так думаю – наделена большой широтой души. Поэтому к ней всегда льнут люди. И там, дома, в России и здесь в Израиле. Ее любви и таланта хватает на тех, кто ищет в ней отклик опору, дружескую помощь.
Быть мамой
Часть первая.
Перебирала документы, письма, реликвии. Вот храню много лет «браслетик» с ручки новорожденной Машеньки. Память перекидывается к тем временам.
Артисты, оба профессионалы, увлеченные своей профессией. Частые и длительные гастроли приводят к тому, что даже позволив себе одного ребенка, мы обделяем его родительским вниманием.
— Что вы за родители, что вы меня все бросаете и бросаете? Мне без вас все не в радость!
Это слова нашей трехлетней Ирочки. Можно подумать, что у матери сердце не болит от таких слов. Но вот появляется причина для беспокойства. Второй ребенок?! Как быть? Нет, нет! Нельзя! Есть испытанный способ. Да и рожать после сорока – это уже поздние роды. И еще полно творческих сил. Нет! Берем направление на операцию. Тут начинают нашептывать друзья, кто-то вычислил, что будет мальчик, обязательно мальчик, Ирочка тоже хочет братика, всем кругом срочно понадобился мальчик, от которого мы уже тоже не смогли отказаться. Ладно! Будет Мишка!
Так девять месяцев я проходила с Мишкой, даже лечащий врач твердо в этом заверила. Тогда определяли на глазок. Узи не было. Пришел срок. Муж на гастролях. Я с подругой, Нонной Огаревой, которая меня «пасла». Сидим. Тихо-мирно смотрим телевизор. Чувствую – пора! И так спокойно говорю: — вызывай скорую. Она: — Ох, ах! Заметалась в испуге, чуть не в обмороке.
Вызвала скорую, а заодно себе в помощь еще одну подругу, Беллу. Детей у них обеих нет. А скорая не едет. Время поджимает. Такси не ловится. Минут через 40 приехала скорая, а я уже идти не могу. Нашлись носилки, для кирпичей что ли? Таких теперь нет.
Две подруги вытащили меня на носилках из квартиры ногами вперед. Встретили соседа, его подключили. Кое-как донесли до машины. Поехали. На каждой кочке я постанываю. Одна моя спутница молчит. Вторая – причитает:
— И кому это надо?! И кто это придумал?! Зачем такие муки?!
Мне смешно. Наконец, привезли.
Заполняют анкету: вес, рост, чем болела в детстве. Раздели догола. И вдруг….все куда-то убежали! Стою одна в пустой комнате. Лето, но мне холодно, неуютно, обидно. Я – в панике. Вот-вот рожу! Куда все делись?! Кто-то забежал, опять убежал. Да что же это такое?! И я заплакала. Стою. Наконец, появились врачи, расстроенные, тоже заплаканные, извинились, повели в родовую и по пути рассказали.
Умерла 20-летняя студентка от кровотечения. Она две недели лежала на сохранении. Заранее решили ей делать кесарево. Лечащий врач, видя, что у нее хорошее самочувствие, говорит:
— Рожай сама! Ты сейчас здорова, силы есть – давай!
И это была роковая ошибка. Ребенок при выходе задохнулся от обвившей его пуповины и вместе с ним оторвался послед. Это катастрофа. Началось необратимое кровотечение. Тревога передалась всем лежачим и лечащим. Вся больница стояла на ушах. Все врачи сбежались к ней, но ничего сделать не смогли. Она истекла кровью. Умерла. Вот оттого все меня и бросили. Ну, конечно, это веская причина. Но я уже ничего не соображала. Меня положили на то же место, где лежала эта девушка.
Стремительные роды, эфирная маска, ручное обследование. Все. Разрешилась.
— Кто у вас дома? – спросили поднося ребенка с темными, довольно длинными волосиками.
— Дома дочка.
— Ну вот, ей сестренка!
— Как!!! У меня должен быть мальчик – Мишенька!
— Так будет Машенька.
— Уберите ее от меня.
Два часа, не переставая орал ребенок в другом конце палаты. И не дрогнуло сердце матери, обманутое в своих надеждах.
Я вот думаю, как замечательно, разумно делают сейчас. Ребенок страдает, покидая уютное теплое место. Он попадает в другой мир, как с земли в галактику. Ему страшно. (конечно, проорешь тут два часа) А тут… Заботливые руки, не дав ему опомнится, дают матери. Он чувствует ее тепло, ее запах, ее радость, защищенность и инстинкт притягивает его к источнику покоя и благости – к материнской груди.
Мне тогда ее принесли на третий день! Когда стало прибывать молоко. А до того… Входит медсестра в палату:
— Мамаши! Сцеживайтесь!
Вдруг раздается визг, хохот, я оборачиваюсь и вижу в стекле окна страшную, заросшую мужскую рожу! Ужас! Те, кто уже раньше сталкивался с этим явлением, успокаивают: “девчонки, не бойтесь! Он каждый вечер сидит на дереве и смотрит в окно. Его прогоняют, а он опять лезет. Маньяк какой-то.” Конечно, ему интересно. Это, я вам скажу – зрелище! Особенно, когда заходит нянечка, кричит:
— Девки! Сушите грудь!
Кстати, это очень важная процедура. У младенца такие сильные десны, что соски трескаются и кровоточат. Это очень больно. А у меня сосок маленький, розовый, «неудобный». А есть как специально созданные для ребенка: большие, коричневые, твердые. Позавидуешь.
А теперь представьте картину. По приказу «сушить», матери освобождают грудь, чтобы она дышала свежим воздухом. Когда их много (грудей) есть на что посмотреть! Какое разнообразие! Но лишь одна меня поразила. Упругая, белая, красоты необычайной, как из мрамора. Подняла глаза – какое несоответствие с лицом!
Бывает, что маленькая, а молока хоть двоих корми! Так и делают. У другой – огромная, как вымя, а молока своему не хватает.
Какое удовольствие маньяку! Он безобиден, а роженицам – развлечение.
Так, значит Машеньку мне принесли на третий день. Мало поела. Я знакомилась с ней, рассматривала. Ничего девочка, симпатичная. На следующем кормлении она отвернулась и, слегка постанывая, поворачивала головку влево-вправо, как бы говоря: не могу. Что такое? На кончике язычка я у нее заметила что-то беленькое, как творожинка. Я взяла стерильный платочек и хотела снять эту крошку. В этом момент вошла медсестра.
— Мамаша! Что вы делаете!? Вы занесете ребенку инфекцию.
Но в больнице, оказывается, уже была инфекция, а я этого не знала. Молочница! У ребенка 40 температура! И обвинили меня, потому что я, мол, лазила к ней в рот. В этот момент я как бы прозрела. Острая жалость кольнула меня в сердце! Произошло то, что должно было произойти. Я поняла, что безумно люблю этого ребенка, мою девочку, мое солнышко! Как я могла быть равнодушной? Мое дорогое, мое родное, мое любимое дитя. А у меня ее отняли на 18! дней!
Моя грудь стала каменной, и сама я не в силах была с ней справится. Весь больничный коллектив помогал. Как я избежала грудницы?! Бог знает. Я получила и наказание, и милость. Роддом опустел. Меня спустили этажом ниже. Прощай, маньяк!
Родители зараженных детей подали на больницу жалобу.
Прошло 18 дней. Привезли нас с Машенькой домой. Собралась вся мишпуха: бабушки-дедушки-тетушки, дочь, друзья. У всех на уме одно: возьмет или не возьмет. Специально ей дали проголодаться. Ну?! Кто – кого?!
Такая картина: посреди комнаты стул. Я на нем, как королева на троне. В стерильной повязке, со стерильной грудью. Тишина…. Как в цирке, когда исполняется опасный трюк. Подруга, та, которая причитала, торжественно вносит сверток, лежащий на красивой вышитой подушечке. Я смотрю в личико моей детки, оно уже определяется, появились бровки, реснички, очистилась мордашка от разных пупырышков, и…. боюсь. Просто боюсь! Это у нас, можно сказать, первое свидание… Решаюсь! Прижимаю к себе, к груди и… она моментально сориентировалась! Всеобщий вздох облегчения. Ура!
На этом кончается первая серия.
Часть вторая
Машеньке три месяца. Если Ирочку я кормила грудью до годика, еле отняла, горчицей мазала, то Машенька уже давно «пользовалась» молочной кухней.
Дед Наум вставал в пять утра, ходил за бутылочками с кефиром, заодно брал бидон дефицитного тогда молока и приносил нам домой. Он, похоронив жену, мою маму, живя один и не близко, считал своим долгом помогать. Это было его дело, цель. Когда он сидел, опустив руки, глубоко задумавшись, уставясь в одну точку, на него тяжко было смотреть. Такая одинокая старость.
Другой дед – полная противоположность. Ему и в голову не приходило хотя бы погулять с ребенком, покатать колясочку.
Машенька снисходила к материнскому питанию только после ночного сна или вечером перед сном. Молоко убывало. Долгое время она просыпалась ровно в полночь и начинала надрывно плакать. Ничто ее не утешало. Я и песни пела, и баюкала, и качала, ходя по комнате. Тут выступала на сцену Марья Федоровна. Она меня властно отстраняла, брала ребенка, требовала уйти и….ребенок вскоре затихал и засыпал. Чем она ее околдовала? Марья Федоровна – няня. О ней стоит рассказать. Она жаловалась на бесконечные головные боли и потому всегда ходила с перевязанным белой тряпкой лбом, сзади два хвоста. Вообще-то она была очень милая, добрая, деловая, но с некоторыми странностями. Ложилась спать, не раздеваясь, объясняя тем, что вдруг надо срочно встать к ребенку. У нее был сын, но с ней почему-то не жил и ни разу ее не навещал. Как-то у нее прихватило сердце и очень сильно. Умирает человек. Мы вызвали скорую. Вдруг, наша няня придя в себя, всполошилась:
— Не надо скорую!
— Почему? Вам сделают укол, станет легче.
— Нет, нет, они меня отравят! Не хочу укол. Не отдавайте меня в больницу.
— Хорошо, хорошо! Мы так и сделаем.
Иногда, в доверительные минуты она рассказывала о себе, и все рассказы сводились к тому, что ее кто-то все время преследует, хотят убить. Нас это насторожило.
Во второй приступ сердца – та же история. Когда же был третий, самый сильный, ее насильно госпитализировали. Я навещала ее, и каждый раз она просила забрать ее домой. Как-то нам позвонили из кардиологии, что с ней случился странный припадок: она бегала по палате между кроватей и кричала, что ее убивают. Ее обследовали и перевели в психиатрическое отделение, о чем и поставили нас в известность, и сделали нам выговор за то, что мы неосмотрительно доверяли ребенка психически больному человеку. Трудно было поверить, но это действительно было так. Я убедилась. Часто, навещая ее, я приносила что-либо вкусное, а она спрашивала: — А ты не хочешь меня отравить? И зачем ты нарочно отдала меня в эту больницу?
Я ее убеждала, что уважаю ее и ничего плохого не желаю. Она тоже тут же признавалась мне в любви, говорила, что лучше меня нет никого и опять спрашивала, зачем я хочу ее отравить. Врачи запретили мне к ней приходить, ибо мой приход вызывал у нее очередной приступ.
Так, с виду абсолютно нормального человека в минуты обострения болезни боязнь преследования может привести к непредсказуемому…
Жаль, мне ее очень жаль.
В один, как говориться, прекрасный день, когда Машеньке исполнилось 5 месяцев, она показала характер: моя грудь ей опротивела, она взяла ее в рот и…выплюнула! Тьфу! Я обалдела. Ведь материнское молоко лучше любого лекарства: в глазки накапать, в носик, на какую-нибудь бобошку. Как она меня?! Ну, насильно мил не будешь.
Некоторые женщины совсем не кормят, хотят сохранить грудь. Сейчас можно что угодно делать с грудью, на все вкусы: меньше, больше, выше, ниже и т.д! Были бы деньги …
Когда Машенька месяцев в 7 уже сидела, ко мне приходили подруги, сокурсницы, завидовали. Сами на такой поступок не решались в наши годы. А девчонка была очаровательная. Она радость своего существования выражала восторженным визгом. И все твердила: — Да-да-да-да-да-да! Ирочка даже стихи про нее написала и очень была благодарна за сестренку:
Не про каждую девчонку стала б я стихи писать
А вот про свою сестренку не могу не рассказать:
Замечательный ребенок эта самая сестра.
На нее не жаль пеленок, — лишь бы только выросла.
И т.д. несколько куплетов.
Но вот что было проблемой у Машеньки– это дневной сон. Категорически не спала. Ну никак! Как-то бабка говорит: “Давай я попробую ее уложить, а ты уходи.” Через часок захожу. Ребенок не спит, а бабка дремлет с веником подмышкой. Зачем веник, спрашиваю. Оказывается, она им ребёнка пугала.
У меня началась аллергия на нервной почве. Вся чесалась. Пришла Ирочкина учительница, принесла от аллергии серебряную воду. Она нашла для меня время, хотя у нее самой большое горе: 18-летняя дочь отравилась из-за измены любимого. Похоронили ее как невесту…
А врач посоветовал не класть спать ребенка днем. Значит, у нее такая индивидуальность. Доберет ночью.
Посетителей было полно. Приходила В.К.Соболева, Левина юношеская любовь. Большинство его стихов посвящены ей. Она замечательная актриса с изумительно красивыми глазами, как бы с подсветкой. Но почему-то Машенька, видя ее, начинала плакать. Кто-то сказал : наверно, глазливая. Я в такое не верю.
Так время шло. Росли понемножку. Ирочка уехала в интернат в Москву учиться и лечиться. Машеньке 10 месяцев. Софья Борисовна собой заменила няню. Бабка совершила поступок: отпустила меня на гастроли.
Часть третья
Заканчивались наши гастроли в Москве. Осталась неделя: походить по театрам, музеям, погулять. Звонят из дома: дед едет, везет Машеньку, так просилась к маме-папе – не смог отказать. И бабка отпустила. Замечательно. Поехали встречать. Радовались встрече, обнимались, целовались и… смеялись: Софья Борисовна была в своем репертуаре. На ребенка надела теплый платок ( в мае), чтобы ушки не застудить, но для красоты еще умудрилась на голове завязать огромный бант. Девочка хорошенькая, но в таком наряде выглядела комично. Как же в поезде? Она в платке спала, что ли? Дед ведь не завяжет так. «Бант» сняли – опять нормальный ребенок, шесть лет.
У нас отличный двухкомнатный номер в гостинице «Россия» с видом на Красную площадь (кстати, эта гостиница сгорела и ее снесли). Машенька так радовалась встрече, подаренному ей мягкому пушистому мишке, бегала по номеру, прыгала, как все дети любят, на пружинах матраса, на кровати. Сообщила, что научилась кувыркаться, показала, как это у нее ловко получается. И правда здорово! Вдруг, она как-то неловко повернулась, ойкнула, сказала, что у нее в спине что-то щелкнуло, заплакала, ее стошнило и странно быстро заснула. Я в отчаянии. Что делать?! Радость мгновенно обернулась предчувствием горя. Я одна. Звоню другу, он министр автотранспорта.
— Не волнуйся! – сказал он. – Я вышлю в твое распоряжение машину и помощника. Проснется Машенька – вези ее в детскую больницу им.Филатова.
Через несколько минут уже приехала черная «Волга», помощник – молодой серьезный мужчина- взял на руки проснувшуюся Машеньку, снес в машину, поехали в больницу.
Нонна была уже там, я ей позвонила. Машенька пришла в себя, ни на что не жаловалась. Она безумно боялась всяких процедур и белых халатов после того, как ей в Баку удалили аденоиды. Темная комната рентгена привела ее в ужас. Однако, ее обследовали со всех сторон, крутили-вертели, постукивали по голове, конечно сделали снимок, при этом сетовали, что у них плохая пленка, плохая бумага, плохо видно и тем не менее, пришли к тому, что у нее подозрение на компрессию, т.е. перелом 2 и 3 грудного позвонка.
— Бабушка! (Это к Нонне, она моя ровесница, но смолоду абсолютно седая) Бабушка, вы идите домой. А вы, мамаша, останьтесь. Девочку мы госпитализируем. Даже, если просто подозрение – мы обязаны лечить!
Ее положили в палату, где было несколько лежачих девочек, примерно ее возраста. Койка Маши у окна. На матрас положили деревянный щит, сверху простыню, подушки нет. Ей надели «петлю Глиссона» (дети ее называли «намордник»). Лежать надо на спине, а с этой петли за спинкой кровати свисают две двухкилограммовые гири, для вытяжения позвоночника. Грустно, конечно. И я, и Машенька еще находили силы шутить по этому поводу. Она взяла своего мишку, он ей очень нравился. А меня проинструктировали, как себя с ней вести, какие приносить продукты, и ещё надо купить длинные ночные рубашки, несколько, чтобы менять после купания. Я при купании не присутствовала, но от рассказа о нем была в шоке. Огромная полутемная замызганная комната, в ней несколько старых, покрытых желтизной грязных ванн, на дне — решетка, на которую кладут того, кого купают. Это была самая неприятная процедура. Когда приносили еду, «петлю» отстегивали, поворачивали на живот, ставили локти, которые у них от такой позы болели. В палате лежали не только «спинники». Была девочка с сотрясением мозга и переломанными обеими руками и ногами. Была такая, у которой все кости такие мягкие, что она могла принять любую чудовищную позу.
Когда я приходила, она закрывала лицо одеялом. Так я никогда ее и не увидела. Одна девочка уже сидела и постоянно ела вареную свеклу. Родные велели, чтоб желудок работал нормально. Вера, она была старше всех, 15 лет. Никому не подчинялась. Надо лежать – она ходит. Ей на все наплевать, разговор пересыпан матом. Мамы нет. Папа алкоголик. Она, желая чего-то кому-то доказать, прыгнула из окна третьего этажа. В палате верховодит, на всех орет своим грубым голосом. Там в углу лежала девочка, (не при мне, Маша рассказала), Вера ей устроила «темную», позвала ходячих из других палат, они свернули жгутом полотенце (называли его «морковка») и побили девочку, свернувшуюся калачиком под одеялом.
При нашем водворении в палате Вера всё же как бы присмирела: мы были какие-то другие. Она попросила у Машеньки медвежонка. Он такой мягкий и пушистый, спросила, можно ли положить его под голову, как подушку. Она так на нем и спала все время. Сказала, потом отдаст. Машеньке не хотелось с ним расставаться. Я ее убедила, что не надо жалеть: к Вере никто не ходит, она одинока. Пусть это будет ей забава.
Дети иногда казались злыми. Старенький врач вызывал у них насмешки. В молодого они все были влюблены. С медсестрой все были как с подружкой. Она с ними перед сном песни распевала. А я им много читала, рассказывала сказки, иногда пела детские песни (Н.И.Сац меня «втянула» в детский репертуар). Из других палат приходили, слушали охотно. Однажды (потом уж и не раз) я услышала прямо-таки душераздирающие крики, горький плач. Я насторожилась. А девочки привыкли: “Это Нина из палаты напротив, ее машина переехала и у нее очень сильно все болит, особенно, когда перевязывают или переворачивают.”Девочки иногда ее посещают, но смотреть на это очень тяжело. Я подумала:” Господи! Как все в мире относительно!”
Один раз за этот период меня вытащили в театр. В Ленкоме спектакль Захарова «Тиль Уленшпигель». Премьера. Меня убедили, что Машенька идет на поправку, жизнь не кончается, надо хоть немножко отвлечься. Я пошла, но глаза мои постоянно застилались слезами. Вжиться в действие мне не удалось. Но нельзя было не заметить таланта нового молодого артиста Николая Караченцова. И непривычную в такой роли Чурикову (Нелли). Караченцов прекрасно двигался, как акробат, как каскадер – очень убедительный. Там я познакомилась со многими артистами, в частности с молодой женой Эйдлина, нашего режиссера, – Ириной Муравьевой.
Итак, я жила у Нонны в Бирюлево, вернее ночевала. День проводила в больнице, ходила за покупками, за фруктами на базар, была рассеянна , потеряла кошелек со всеми деньгами – оставила на прилавке. Вернулась,у меня было такое лицо, что продавец пожалел, отдал!
38 дней Машенька пролежала в этой больнице. Сколько радости было когда сняли петлю, потом разрешили вставать. Она рассказывала, как мечтала, что придет время и она будет дергать всех в палате за матрас. Это означало прощание и пожелание выздоровления, чтобы и их, в свою очередь, дергали за матрас.
Вот и настал ее черед. Выписывают. Начинает пробовать ходить. Все заново. Потом долго отвыкала от дерганой походки: сначала ставила пятки, потом ступню. Я ей купила белые колготки, шелковое с пышной юбочкой платьице с вишенками, которое ей полюбилось. Получила документы, комплекс корригирующей гимнастики. Поехали домой. Вагон нам достался совсем новый, модернизированный, красивый. Мы ей подарили двух изумительно красивых немецких игрушечных собачек: розовую и бежевую. Делали из ее полки домик, ей так нравилось: завешивали одеялом или простыней. Дома Машенька неукоснительно все выполняла, была дисциплинированной.
Но самое интересное, что наш институт травматологии сделал свой ясный снимок, на котором не было и следа перелома. Профессор долго разглядывал московские снимки: удивлялся, ничего не находил. Неужто мы зря потеряли столько времени?! Мы не стали доискиваться истины, потому что Машенька познала другую сторону жизни, другой мир, других людей. И это была ее начальная школа жизни. И в этом была определенная польза.
Белые халаты
У меня есть еще довольно печальная история, связанная с Баку. На летние гастроли я взяла Ирочку и Машеньку, которой было 4 года, и у нее с двух лет часто болели ушки. Надо сказать, что в нашей семье, начиная с меня, у всех в детстве болели уши – воспаление среднего уха. Застуживали, что ли? Или вода попадала? И себя я даже помню, мне казалось, что меньше болит, когда меня качали, а еще, мама где-то раздобыла заморскую сладость – «фиги». Они были сладкие и хрустели на зубах. Оказывается, это здесь,в Израиле, не диковина и называется инжир.
В Баку в это время жила Ада Лам. Она окончила Ленинградскую Консерваторию по классу ф-но и была направлена по распределению в Саратовскую Филармонию. Была моим личным аккомпаниатором.. Отработав срок, она уехала домой. Там в центре квартира, папа. Там она вышла замуж, родила ребенка. В Саратове мы дружили и она была необычайно рада нашей встрече. Мы были у нее в гостях, она водила нас по любимым местам города, старалась скрасить наше пребывание в родном городе. Однако меня очень удручало состояние ребенка. Ада, узнав, что у Машеньки болят ушки, воскликнула: ”Мой муж – детский отоларинголог. Пусть он посмотрит ребенка.” Привела его к нам. Он отвел Машеньку к свету, что-то там с ней поманипулировал, после чего она сказала: — Фу, какой плохой дядя! Залез мне в рот своим большим пальцем и сделал мне больно!
Ну, понятно – ребенок. Назначил какой-то незнакомый укол – ему виднее – думала я. По уколам я спец. Научилась давно, когда купила маме такое лекарство, на которое не было официальной лицензии и никто не брался его колоть, да в такие места: в плечо, под ключицу. Маме уже ничего не помогало, я взяла ответственность на себя. Ничего не получилось. Я так набила руку, что потом колола весь коллектив театра, у кого что болело: кому пенициллин, кому все виды витаминов. Я бы предпочла, чтобы моему ребенку делал уколы кто-нибудь другой, не я. Но что поделаешь. Пришлось. Лева взял ее на руки, крепко прижал к себе, чтобы не вырвалась, а я скрепя сердце вколола какую-то вязкую жидкость, которая медленно-медленно продвигалась по стволу шприца и никак, как мне казалось, не кончалась. Травмирующий укол. Температура упала, на следующий день доктор сказал: “Надо делать операцию. Она несложная, удалим аденоиды и ей станет легче, может, и ушки совсем перестанут болеть.” Ну, надо, так надо!
– Приходите завтра в больницу у двенадцати часам, поднимитесь на второй этаж.
– Хорошо.
Назавтра мы пришли у назначенному времени, поднялись на второй этаж и… тут произошло нечто немыслимое. Подбежали двое в белых халатах, выхватили у меня из рук ребенка, втащили в одну из многочисленных одинаковых дверей, оттуда раздался крик, детский плач. Я пытаюсь найти дверь… Вскоре она отворилась, вывели Машеньку всю в крови, в слезах и в соплях. А главное, было видно, что ребенок оскорблен, обманут в ее доверии. Она потом рассказала, что ее усадили в кресло, привязали к нему, держали за руки, ноги, голову, этот гадкий дядя залез к ней в горло, что там быстро сделал ей очень больно, она захлебнулась кровью, вся была в крови, ею же вырвала. Это был ужас! Эта внезапность, конечно была ошибкой, и малышка в этом винила меня. Да я и сама себя ругала за эту глупость. Ее спасла горничная, добрая женщина: она разрешила, что бы никто не знал, пользоваться плиткой, варить ребенку легкую, мягкую пищу. Но лучше всего было то, что она принесла маленьких, пушистеньких, очаровательных кроликов. Они отвлекали ребенка от болезненного состояния. Она с ними играла, возилась, спала с ними и таким образом примерно на третий день стала приходить в себя. Боль прошла. Почему «Белые халаты». Да потому что Машенька стала безумно бояться всех в белых халатах. Это была на долгое время психическая травма. В любом белом халате она видела злых людей, желающих причинить ей боль. Она начинала плакать, и Ирочке приходилось ее выводить то из санатория, то из ресторана, даже с пляжа, где убирали в белых халатах. С годами это, конечно, прошло, но помнит она ту операцию очень хорошо.
Пендельские
— Мама, а тебе знакома фамилия Пендельский?
— Да, конечно, хорошо знакома, а что? Он ведь умер.
— Его дочь, Ирина Пендельская, меня нашла, она теперь певица Дельская.
И мама ее, Катя Кошелева, с ней.
Да, Катя…. Очень даже помню. Она детдомовка, хорошая актриса, травести, хохотушка, очень искренняя. Она нуждалась. Мы ее взяли в коллектив, приглашали к себе, одевали. Помню перешили ей из Левушкиного костюма из светлого букле – юбку и жакет. Потом ее взяли в ТЮЗ. Она там с кем-то поссорилась, не удержалась – бунтарка. Уехала в Вольск, в провинциальный театр. Но там был отличный режиссер Чернин, уже очень в годах, это был нашумевший роман, и они поженились. До этого она была замужем за Пендельским, родила дочь, потом разошлись. Я стала вспоминать …
Кончилась война, я поступила в консерваторию. На одном из вечеров, чуть ли не на танцах , я с подругами познакомилась с тремя ходившими еще в военной форме, ребятами. Оказалось, что они из Приволжского ансамбля песни и пляски. Самый красивый кудрявый блондин, чуб из под фуражки, достался, конечно, Марине. Самый маленький, но очень ладненький танцор Женя – Татке, а мне самый интеллигентный, серьезный — трубач Коля Смирнов. Гуляли, ходили в кино, на танцы и только.
Чубатый блондин уехал к себе домой, Женя Пендельский оказался саратовским, Коля тоже собрался домой и на прощание написал мне двусторонний акростих:
Каким должен быть идеаЛ,
Однажды меня б вы спросилИ
Любому бы я отвечаЛ
Явился душою он ЛилИ
Приятно. Он мне потом еще писал….
Женя Пендельский понимал, что с армейскими танцами всю жизнь не проживёшь, поступил в музучилище по классу ксилофона. Довольно виртуозно им владел. В общем, стал хорошим музыкантом, поступил в филармонию. Любил свое дело. Он был улыбчивый, обаятельный и очень аккуратный. Меня всегда потрясало, как он относился к вещам. Переодевались часто в одной гримерке, он так аккуратно, стрелочка к стрелочке складывал свои брюки и вешал на стул, носочки на нижнюю перекладинку, рубашечку расправит…ну, -образец! Остальные все бросали как попало.
Однажды я его встретила с очень высокой, дородной, ярко накрашенной дамой. Познакомил.
— Это моя сестра. Близняшка.
Невероятно! Видно в утробе матери все лучшее отняла у тщедушного братика.
Ему нравились большие женщины, это было видно по его роману с Галей Зеленской, чем-то сходной с его сестрой. Галя долго его не отпускала от себя, пока не появилась Катя Кошелева. На которой он, хотя и долго не решался, все же женился. Галя очень переживала. Она рано умерла от болезни крови. Мне запомнилось, как перед смертью ей вручили Ленинскую медаль. Это был 1970 г. Она радовалась. А я была обижена: лауреат, уже 20 лет на сцене, а мне не дали. Дура была.
Женя тоже рано умер, оказывается, у него было больное сердце.
Вспомнила одну важную деталь, которую в характеристике Жени Пендельского упустила. У него была особенность вдохновенно врать, выдумывать, фантазировать, рассказывать небылицы. Кто его хорошо знал, говорили: все, что говорит Женя – делите на 10. Маша открыла сайт его дочки, позвала меня посмотреть… Я всё прочитала и вдруг поняла, что дочь Пендельского захлестнули отцовские гены. Написала, что папа – премьер балета! Мама – премьерша театра и кино! Это же ложь. Сайт оформлен безвкусно, цветочки, сердечки, пошлые стихи. Послушала голос – весьма средний. Смелая сорокалетняя «девочка» научилась себя продавать. Такую биографию себе придумала, прямо польская принцесса.
Вначале я порадовалась за нее, а потом разочаровалась.
Семейные обстоятельства
Как-то раз шла по телевизору передача о домах престарелых. Показывали образцовый Московский дом. По коридору прошла бабушка с палочкой, быстро прошла, но у меня вдруг сердце екнуло. Мне показалось, что я ее хорошо знаю, с молодых лет. Если это она, то зовут Ира Рейс в девичестве, по мужу Сидорова. И вполне могла быть она, так к преклонным годам сложилась ее жизнь. Я написала письмо в дом престарелых, но ответа не получила. Спросить больше не у кого. Она осталась одна с сыном, который наверняка сбагрил ее… Жива ли теперь? Она прилично старше меня.
Впервые, я увидела ее на празднике, первого мая, на физкультурном параде. Ехала машина, украшенная транспарантами, а на ней четыре красавца-атлета держали на вытянутых руках белый круг, а на круге стояла красивая, с прекрасной фигурой – выбирали лучшую – в купальнике, естественная блондинка лет двадцати в позе «Девушки с веслом»! Счастливая,- подумала я тогда. Слышала, рядом демонстрантки судачили: она, мол, из тех, кто легкого поведения. Завидовали… потом узнала о ней поподробней. Моя ближайшая подруга Марина знала ее с детства, они обе саратовские. Это я эвакуированная. Ира с Мариной часто встречались. Образ жизни Иры сильно отличался от многих в то время. Ее мама, Евгения Андреевна, была еще относительно молодая вальяжная дама, директор рыбного магазина. Денег было немерено, сама гуляла и дочке не запрещала собирать компании, красиво накрывать на стол. Парни к ней липли, и девочек она старалась красивых приглашать для компании. Марина бывала у нее, а я отстранилась. Но была знакома, знала разные подробности. Лева, еще не будучи моим мужем, бывал у Иры частенько. Его с удовольствием приглашали в компанию, т.к. он был уже известен, популярен, талантлив, остроумен, это ей льстило. Вот там, как он рассказывал, видел Марину в пьяном виде и разочаровался в ней, а был увлечен.
Однажды, в очередной компании они сидели за столом рядом. Ира говорит:
— Лева, видишь, сколько за столом мужчин, человек 13? Я с ними со всеми спала! Она не продавалась, она это делала из спортивного интереса. Ей нравилось проверять свое обаяние. А оно, безусловно, было. Характер сам по себе добрый. Веселая, жизнерадостная. Ей все легко давалось. Много умела: сбацать фокстрот, выбить чечетку, что-то спеть – очень хотела быть актрисой. Всего понемногу, а мечта не сбылась. Уехала в Москву. И там никуда не поступила. Ее приютили хорошие знакомые, очень зажиточная семья. Она долго у них жила.
Однажды Ира встретила случайно на улице свою первую любовь. Идет офицер, очень красивый, спортивный…
— Володя! Сидоров!
— Ира! Вот радость!
И снова роман, но уже с последствиями. Он уходит от жены. Женится на Ире, поднимается в чинах. Служит в КГБ. Полковник в высокой мерлушковой папахе – настоящий красавец! Ира родила от него сына Андрюшу. Мальчик очаровательный! У меня в это время конкурсные выступления, лауреатство. Она искренне за меня болеет. Семья ее в порядке, она замечательная жена и хозяйка.
После олимпиады в Москве они получили квартиру в Олимпийской деревне. К тому времени моей дочери Ирочке -13 лет, только родилась Машенька. Ирочка уехала в Москву на год в интернат в профессору Кону. Выходные и праздники она жила у Сидоровых. На ее содержание я давала деньги. С Андрюшей она подружилась. Он рос добрым, отзывчивым мальчиком. Бабушка его обожала, да его все любили. А он обожал жареную картошку (это к слову)….
Ну вот. Все растут. Жизнь идет. Мы гастролируем.
Сидорова вытащила Марину Соболевскую в Москву, сосватала ее с очень милым, интеллигентным евреем. Большой, грузный, на 15 лет старше Марины, зато Москва, квартира, прописка, принял её сына, она нашла работу. Видимся редко наездами, проездами.
Вдруг узнаем: Андрея посадили в тюрьму. Дали 9 лет! Как это могло произойти?! Андрей в школе учился неважно. Потом отец устроил его в школу милиции КГБ. Я видела Андрея в форме. Красив он стал необыкновенно. Девицы вились стаями. Особенно две на него претендовали. Одна оказалась сильнее, стала убеждать любимого избавиться от второй. А как? Надо хоть силой заставить ее от него отказаться. А та не хотела. И вот что они придумали: зазвали ее, напоили, связали, положили на стол, а сами брали ножи, накаляли их на огне и прижигали девочке язык, лицо, грудь, в общем, везде, почти умертвили…. Такими оказались садистами. Устали, сели поесть, а она пришла в сознание, как-то выпуталась и сбежала – прямо в милицию, на медицинское освидетельствование. Их арестовали, судили, он ведь был в форме, как бы при исполнении… В общем, ему – 9, ей – 6 лет. А как в тюрьмах любят ментов – все знают. Все зубы ему выбили.
Вот тут начала действовать Мать. Ей удалось перевести его в другой контингент заключённых. Володя – отец — от него отказался. Ира, пока были средства,что-то продавала (у нее была куча разных шуб) ездила к сыну, привозила передачи, вставила ему зубы, нашла влюбленную в него девицу, уговорила ее и в тюрьме женила сына на ней. Конечно, временно, чтобы у Андрюшечки организм не страдал.
Дальше и писать-то трудно. Как будто зеркало перевернули. Она приезжает от Андрея домой. Володи нет. Части вещей нет, и письмо: «полюбил другую в Ленинграде.» Требует развод и возврат всех драгоценностей, которые он ей дарил и при этом подробный список дареного и всего, что ему причитается.
Это была драма! Они судились, скандально,очень некрасиво. Вот и Володя обернулся другой стороной. Он уже одну жену бросил, вот теперь Ире аукнулось. Ну ушел бы – и все. Нет. Ее унизил, а уж сам себя – плюнуть в него хотелось. Мне кажется, Ира была на грани помешательства.
Вскоре у нее начались дикие боли в ногах, ходить не может, еле с палочкой по квартире. Некому в магазин сходить. Надо кого-то просить. Наконец, возвращается Андрюша! Какое счастье! Ее надежа и радость! Вскоре это превращается в ужас! Андрей пьет, водит пьяных баб, требует денег, запирает ее, ненавидит. Она его смертельно боится, говорит: «он меня убьет».
Я как –то раз была проездом в Москве, решила ее навестить. Узнала всё то, о чем сейчас написала. Потом я уехала в Израиль. Что она? С кем? Как? Не знаю. Уверена, если она жива, сын постарался от нее избавиться, сдать в дом престарелых. А вообще-то, мы уже все в солидном возрасте. Кто-то раньше, кто-то позже уйдет. Это закономерно.
Только если говорить об Ире, то жизнь ее жестоко наказала.
Каждому –своё?
Красный Мак
В детстве у меня не было любимой игрушки. Кто-то из детей спал с мягкой игрушкой, кто-то с любимым мишкой… Машенька просила, чтобы на нее клали руку, у Ирочки был огромный медведь, она его боялась. Она любила играть с картами, привезенными папой из-за границы. С теми, про которые говорили, что они порнографические. На самом деле, просто красивые. Потом и Машенька ими играла. Они и сейчас у нас есть. Машеньке больше повезло: появились немецкие куклы, в красивой одежде, обуви, в шляпах и без, пупсы с сОсками, всякие. У меня в детстве был советский резиновый голыш.
С чем я любила играть, так это маминой коробочкой с духами – «Красный Мак». Коробочка красивая, желто-золотистая, с ярко-красной кисточкой. Духи дорогие, по тем временам, изредка мне разрешалось ими поиграть. Из серии хороших духов еще была «Красная Москва», запах хороший, и цена очень доступная. Не зря Вертинский говорил: «От русской женщины пахнет потом, перемешанным с Красной Москвой.» Запах «Красного Мака» мне был по вкусу, запах корицы. Здесь в Израиле это называют кинамон. Мама пекла булочки с корицей. Этот запах, как запах молотого, жареного кофе – дурманящий. Еще с этим запахом у меня связан балет «Красный Мак», в котором я изображала китайчонка, за что получала деньги. Часто скрипачи играют соло, необычайной красоты романс из этого балета, композитора Глиера.
Проходят годы. Я от филармонии выезжаю с Наталией Ильиничной Сац в Саратовскую область. Ходим по селу, заходим в сельский магазин. Прилавки, как и в городе, пусты. Иногда у них залеживается то, что в городе уже не купишь. Так я ухитрилась купить на сэкономленные суточные маленький приемник. Очень кстати. И вдруг, среди какого-то хлама увидела любимую коробочку.
— А это можно посмотреть?
— А на что оно вам? Там половина пролито, никто не берет.
— Дайте, пожалуйста.
Она подает, открываю коробочку… по-моему, я на несколько секунд теряю сознание от этого родного запаха, вошедшего в меня мгновенным воспоминанием детства. Мой! Мой запах! Он будет со мной всегда. Спросите моего мужа: — с каким запахом ассоциируется у вас образ жены? – С «Красным Маком» – ответит он обязательно. Я, говорит, иногда почувствую легкое дуновение знакомых духов, думаю: здесь где-то моя жена.
Мы приехали в Киев, пошли к моей близкой студенческой подруге, Люсе Чернышовой в девичестве. В последствии Небера. Ее муж известный режиссер. А сейчас, в наше время, я часто вижу в титрах известных фильмов, фамилию оператора – Павел Небера, ее сын. Тогда славный мальчик Павлик.
Люся меня отводит в сторону, спрашивает:
— Ты пользуешься духами «Красный Мак»?
— Да, я их очень люблю и им не изменяю.
— А в Киеве считается, что ими пользуются женщины легкого поведения.
— Да?! Ты знаешь, я могу понять почему.
— Почему?
— Они яркие, пряные, сексуальные, притягательные. У меня с ними связано личное. И еще, надо умело пользоваться, когда чего-то много – это плохо. Аромат должен витать в воздухе, вызывать приятные ощущения.
Честно говоря, я все-таки, им, своим духам, изменила. Тогда, когда появились хорошие французские. Сейчас у меня остатки любимых духов «Памела Пикассо», «Черная магия», думаю, больше не понадобятся. А «Красный Мак» – символ моей молодости.
Пустячок
У меня в комнатке стоит…. Ну, как бы это назвать? Этажерка? Нет. Шкаф? Нет. Все из толстого стекла,его полки вделаны в красиво выработанный железный каркас, внизу ящик со стеклянной же дверцей. Вверху… Ну, не умею я его описать! В общем, такое сооружение, модерновое, сделанное на заказ в Израиле бывшим Машиным женихом Хаимом (он же Виталий). Любитель оригинальных вещей. Кстати, умный, талантливый, ставший интересным художником, этому искусству есть название: он делает скульптурки из разного железного хлама, старых ботинок, всяких неожиданных находок, валяющихся под ногами. Занятно, привлекательно, остроумно. У него уже было в Москве несколько выставок.
Вот на этой, так сказать, этажерке у нас все: книги, папки с делами, женские цацки – бусы, украшения, шкатулки, оригинальные изделия и много разных флаконов с хорошими духами, в основном, подаренными. Среди них – никак не могу понять, как она ко мне попала, – коробочка с «Красной Москвой». Кто-то еще в Союзе мне их, очевидно, на день рождения подарил, но я ими никогда не пользовалась. И Маша их терпеть не может. И я знаю причину. Беру на себя роль адвоката «Красной Москвы». Советский Союз был железно закрыт для всего заграничного. Оно проникало разными путями: привозили, например, моряки из-за кордона:, джинсы, тушь, помаду, разную парфюмерию. Но не духи – они там были очень дорогие, вывозить невыгодно. А в совке «Красная Москва» были самые лучшие и очень дешевые! Они были доступны абсолютно всем. Можно купить в любом сельмаге. А еще кто-то из уважаемых людей сказал, что по запаху они лучше любых французских. Я тоже так считаю. И действительно, запах у них замечательный и очень стойкий. Только их испохабили, перепользовали.
Но вот появились польские, болгарские, арабские…. Затем грянули французские! Это была революция! А главное, прекрасные, мало доступные и очень дорогие что делало их более желанными. «Красная Москва» ушла на задворки.
Пройдет мимо элегантная женщина, а за ней легкой волной нечто нежное, волнующее, сексуальное… Таковы были французские духи. И – вы будете смеяться – с 1989 года по сей день ( 2008 год) у меня есть еще остаток «Черной магии» для памяти. Я очень экономно пользуюсь духами, не от жадности, а не люблю, когда резко пахнет, люблю чуть-чуть!
Дай-ка, открою запечатанный флакон «Красной Москвы», понюхаю…. Хороши! Так и вспоминается Советский Союз. Если б сразу их цена была в 10 раз дороже, а купить возможно было бы только по блату – они бы котировалась не хуже французских.
Сижу и фантазирую: часто показывают археологов, раскопавших всякую утварь, даже целые дома и города. И все это становится исторической ценностью. Представьте, пройдут века. Археологи копают, натыкаются на какой-то сосуд. Оказывается, древние духи. Расшифровали название «Красная Москва» С этим словом «красное» они уже сталкивались: «Красная площадь», «красный уголок», «красная армия», «красный треугольник» (галоши), «красный галстук», «красный флаг» и «красные дьяволята»…. Это интересно для истории. Духи потрясающие, таких еще не было. Они стали раритетом, таким образом реабилитируется незаслуженно преданная забвению «Красная Москва».
Свадебное путешествие
Маша складывала свои вещи в большую, объемную сумку. Выбрала из наших обычных дорожных вещей новую немецкую черную, красивую, кожаную. Еще бы! Это свадебное путешествие, приуроченное к гастролям. Они члены коллектива, молодые артисты. Она и ее муж Миша Байтман. Ей 18, ему 22. Гастроли по побережью Черного моря. Сначала Симферополь, там у Маши встреча с одной из лучших, любимых подруг – Танечкой Эйдельберг (вчера она была с ней же на Средиземном море. Вот куда нас жизнь заносит!) Из Симферополя: Ялта, Алушта, Гурзуф и т.д., потом Евпатория. Все в радость: и отдых и работа.
В сумку Маша уложила весь свой летний гардероб, много нового, подарочного, лучшего. Купальные принадлежности, золотые украшения, все для макияжа, туалета и т.д. Прилетели. Радуемся, что благополучно. Вещи уже ставят на конвейер, они идут по кругу. Каждый снимает свое. Вот и черная сумка. На каждую вещь – бирка с номером. Представляют на выходе. Все идет нормально… Стоп! Черная сумка не совпадает с номером на бирке! Открываем, а там… какое-то рваное тряпье! Подменили! Ужас! Там еще и документы были. Мы – в милицию. На наше счастье автобус, высланный за нами, еще не прибыл. Это редкость и безобразие. Но на этот раз было кстати. Рабочие аэропорта, которые грузили вещи, обратили внимание на две одинаковые сумки. Значит, одну уже забрали, т.е. нашу! Как же на контроле пропустили по неправильному номеру первую?! Очевидно,это ловкие мошенники. Бегали, искали, там, где стоянка такси – нету! Уехали. Вернулись в комнату милиции. Стали проверять сумку, которая по сравнению с нашей, новенькой, изрядно потрепана. Вынимаем тряпку за тряпкой, старые халаты… Вот какой-то беленький узелок. Развязали, а там!… Куча золотых изделий: цепочки, кольца, серьги, часы – много всего, не перечислишь! Глаза разбежались. Стало легче на душе. Там, пожалуй на бОльшую сумму, чем содержимое нашей сумки. Смотрим дальше. Опять узелок. Развязываем, а там – ордена! И много! А дальше, наверно, с десяток сберегательных книжек на предъявителя. И каждая на крупную сумму! Потом – документы, похоронка, нормальная одежда, военная. Стало быть люди возвращались с похорон какого-то уважаемого и, очевидно, очень богатого (а может, и не уважаемого!) человека. Они сами себя перехитрили. Такое богатство забросали тряпками. А если бы мы уехали? Ищи ветра в поле! Тогда билеты на самолеты продавали запросто. Но это все разговоры, мы конечно поняли, что они ошиблись случайно. И будут искать свое добро. Но и нам чужого не надо! Нам дороги свои шмотки. А тут и автобус подошел. Уселись, надо ехать. Мишка в последнюю секунду выскочил из автобуса, сказал: “Я остаюсь, без сумки не вернусь.”
Только потом мы вспомнили, что у него и денег нет. Ну, не пропадет! И в самом деле, он приехал на следующий день где-то в час дня. Маша уже забеспокоилась. Привез сумку и рассказал, что те уехали, как выяснилось, аж в Бахчисарай. Не близко! Да не сразу спохватились, пока дозвонились, пока доехали назад.
А Мишка подружился с молодыми ребятами, студентами, которые подрабатывали рабочими в каникулы. Мишка парень свойский, коммуникабельный, он и подработал, и накормили, и напоили, и поспал, пока дождался владельцев сумки. Устал, конечно. Но к счастью, все обошлось благополучно.
Тут и закончить бы, но день завершился еще одним занятным происшествием, о котором стоит рассказать.
Вечером мы возвращались с выездного концерта, проезжали мимо пляжа.
— Ребята, пошли искупаемся в ночном море – это же кайф!
Все повыскакивали – и в море! Удовольствие невыразимое!
Минут 15 барахтались в море. Свистнули сбор. Быстро собрались. Все машине – поехали. Я механически дотронулась до шеи… где же цепочка?! Я вспомнила, что я положила ее на сумку, а ушла с пляжа без цепочки, но с сумкой, очевидно она лежала на сумке и соскользнула. Мы еще только трогались с места. Я остановила водителя, сказала всем, что оставила цепочку на пляже, подождите, пойду поищу! Меня подняли на смех. Возможно ли, ночью, в песке, неизвестно где, найти тонкую золотую цепочку?!
— Ну, ты даешь!
— Ну дайте попробовать. Дайте шанс!
Пошла, сосредоточилась, определила приблизительно на глаз место, где раздевалась, присела, подумала, что надо не ворошить, а осторожно поглаживать его, что и сделала. Легонько провела рукой по песку и…. это какое-то волшебство? Сама себе не поверила: у меня в руках оказалась моя цепочка с рыбкой, которую подарили мне мои дорогие девочки Ирочка и Машенька. Свершилось чудо!
Автобус ликовал, прозвучало троекратное ура! За один день – двойная удача!
Бог есть!
Зарисовка одного дня
В 8 утра мне назначила встречу врач, которая оперировала мне правый глаз. Маленькая, изящная, со странной для израильского уха фамилией: Флореско. Ехать далеко, вставать рано. Вот Машина новая машина, она ее любовно называет «Тютя». Прошло 4 года после аварии, в которой пострадала «Мазда» и Маша вместе с ней. В самом деле, нынешняя машина далеко не новая, но смотрится приятно, ход хороший, компактная, уютная. Называется, как в романе Севеллы: «Тойота-Королла» – романтично. Маша слилась со своей «Тютей», сидит за рулем красивая, успешная, водит мягко, слушает музыку. Хорошо. Приехали вовремя, по привычке соблюдаем точность. Сидим два часа, никто никуда нас не вызывает. Маша пошла выяснять. Что бы я делала, если бы была одна, без моей девочки. Я ведь иврита не знаю, хожу еле-еле. А она предупредительна, всюду возит меня на коляске, внимательна. Ни на младшую, ни на старшую жаловаться не приходится, хотя живу с младшей. Да… Сидим. Маша напевает мелодию знакомой русской песни «Любо, братцы, любо…» Повторяет один и тот же мотив. Спрашиваю: — А дальше?
Дальше продолжил текст рядом сидящий дяденька. То все молчал (тоже сидеть надоело), а тут стал шпарить штук 20 куплетов этой старинной русской песни. Неожиданно и занятно. Разговорились. Он рассказал, что у его дедушки было пианино, которое стояло на хрустальных стаканах, он привез его из Германии. Сказал, что так звучит лучше. Такое я вообще слышу впервые.
Я знала наизусть 400 романсов, много оперных партий, своих и чужих, а вот из любой популярной песни хорошо, если помню пару строчек. А тут вот, девушка из Хабаровска, на караоке в телешоу, допела до конца абсолютно точно множество известных и каких-то мало известных песен. Все слова! Надо же! И выиграла машину! Оказывается, и такое знание может пригодится.
Ой, наконец-то нас вызвали. Левый глаз, оперированный год назад, видит 100%. А правый, как врач говорит, оказался проблемным. Такое ощущение, что мне в глаза набросали жменю мусора: кружочки, треугольнички, палочки и даже что-то похожее на гусеницу. Я даже сумела нарисовать это на бумаге. Так вот, врач сказал, что это внутри глазного яблока. От старости. Забываю, что мне – 82. Это много. И так подарок! Вот и попала, как говориться, «не в бровь, а в глаз». Терпи, мол, бабуся, раз дожила. Как у Жванецкого: «Я бы уже сказала спасибо!» А в общем-то, я вижу. Даже читать могу. Не слепая же. У кого-то хуже. Радуйся тому, что есть. Так что я еще счастливый человек. Приду домой, чего-нибудь поем, подумаю о своих дочерях, внуках, позвоню Леве, может, мне кто-нибудь позвонит… Вот и день бабушки. 11 сентября 2008г. окончен. Это был мой день рождения. Живу.
Пацаны
Ира меня соблазнила пойти посмотреть новый фильм, еще нигде не шедший – «Пацаны», в главной роли артист Приемыхов. Новый тип, не герой любовник: худощавый, спортивный, умные глаза, не красавец. Хороший артист.
— Мама, пойдешь с Леней (зять) по моему абонементу, я не могу, занята?
— Пойду с удовольствием!
Договорилась с Леней о встрече у кинотеатра «Победа». Встретились. Уже смеркалось. Это был ноябрь 1983 года, 23 числа. Абонемент Леня мне передал, пошли. После фильма шли молча. Впечатление глубокое, чего обсуждать! Дошли до угла Рахова и Вавилова, дальше мне – прямо, ему направо, наши дома близко. Я перешла на другую сторону улицы и вспомнила, что не вернула абонемент.
— Леня! Стой! Возьми. – я протянула руку и пошла не глядя обратно…
В этот момент выскочила машина, очевидно, на зеленый свет. Я обернулась, увидела, как она неотвратимо на меня надвигается и…. отлетела метров на 15 от ее удара. На глазах у Лени. Я все соображала: значит, голова в порядке – толстая шляпа предотвратила удар головой о бордюр тротуара. И еще на мне была новая очень красивая шуба из нутрии. Я специально принарядилась, уже холодно было. Падая, успела пожалеть, что наверно она порвалась и испачкалась. У меня до нее была каракулевая, старая, а эту я купила недавно на гастролях в Вильнюсе. Зашла в комиссионку с Миррой Тарасовой, она тогда была нашим директором. Шуба импортная, цвета кофе с молоком, щипаная, т.е. короткий ворс и фасон! О! Фасон новейший: широкий отложной ворот, расклешенная, с накладными карманами и длинным поясом. У нас таких нет. Надела – шикарно!
— Если ты ее не купишь, я тебя перестану уважать! – сказала Мирра.
Я решилась. Все наши ахала, охали, женщины, конечно, завидовали. Примадонна!
И в этой шубе я попала под машину. Это было такси. Быстро приехала скорая, Леня меня поднял, я еще шла своими ногами. Посадили на стул, а в больницу внесли вместе со стулом. Ночь, как в бреду. Вправляли висевшую как плеть руку, очень больно, наложили гипс, возили по разным кабинетам, на рентген, выявляли повреждения. Приехал Лева. Почему-то вся моя физиономия была отекшая, разбитая, губы распухли. Мне становилось все хуже. Наконец, в койку – палата человек на 12. Кто ногой кверху, как с подъемным краном, у кого рука, как самолетное крыло. Надо судно, а я стесняюсь. Ходячая больная дала мне пол-литровую баночку.
— Приспособься, прижми покрепче, не будешь ни от кого зависеть.
И ведь приспособилась!
Утром пришла главврач Захарова, распорядилась перевести меня в палату люкс. Вторая койка для тех, кто дежурит. Телевизор. Туалет с душем. Пока бесполезные. Дежурили все. Больше всех Женя. И ее мама – Мария Семеновна (я потом около нее тоже дежурила). С ней было классно! Ночью не спится, она, неграмотная, знала множество всяких прибауток, частушек, иногда сама придумывала. Я здоровой рукой написала за ней целую тетрадь. К ней бы фольклориста – клад! А уж честна до безобразия.
— Я вам купила 2 курицы. Одну – в подарок. За другую 11.25 — Вы мне должны 25 копеек.У меня не оказалось. Она напомнила потом. Чужого ни за что не возьмет, но и своего не отдаст.
Приходил милиционер. Приходил арестованный таксист, просил прощения. Ждал своей участи. Смотрю – мальчишка лет 20-ти. Денег ему взять неоткуда, чтобы платить мне ущерб. Ну, посажу я его, сломаю ему жизнь. Отпустила. Живи спокойно, если совесть позволит.
Долго не могла повернуться со спины на живот. Надо делать массаж, проводить лечение позвоночника – не могу! Ноги не отрываются от постели. Врачи сказали, это называется «Прилипшая пятка». Когда сумела повернуться – среди медперсонала праздник.
— Зовите массажиста срочно!
Четыре месяца я лежала в больнице. Потом на доске дома. Третий поясничный позвонок оказался смещенным. На операцию не пошла. Заказали жесткий пластмассовый корсет, спереди на шнуровке. Год в нем ходила.
Пойти снова на сцену меня заставил Лева – муж, режиссер. Я думала – все! Кончена моя карьера. Но еще пять лет я пела. Год снимала и надевала корсет за кулисами. Не знаю, что у меня там в пояснице происходит, но прекрасно двигающиеся в любом направлении, в лежачем положении ноги, как только встаю на них, начинаю ходить, как подстреленная утка. Как будто что-то в пояснице завязывается в узел и не дает мне нормально двигаться. Болит. Здешний профессор-ортопед сказал Маше, что ничего уже не поделаешь. Может, надо было тогда делать операцию? Кто знает?
Теперь уже поздно.
Шрам
Раннее утро. Еще темно. Чемоданы собраны с вечера. Пришли мальчики, наши рабочие – автобус подъехал за вещами. Взяли почти все, главное, мою любимую сумку-кухню.
— Сейчас, только закреплю еще пару больших сумок.
Очень удобная складная колясочка на колесиках. Она тоже всегда с нами в дороге. Беру толстый резиновый шнур со стальным наконечником-крючком, натягиваю через сумки снизу через верх, опять вниз, где закрепляю крючок, как всегда… Вдруг, он как-то вырывается из рук, (еще полностью не проснулась) и со всего размаху влепляется мне в верхнюю губу…. Удар, как камнем из рогатки! Боль невыносимая, казалось, что зубы выбила, губа пополам, в крови, глаза чуть не выскочили – искры посыпались. Успела подумать: хорошо – не в глаз! Надо бы в больницу, шов наложить, но времени нет, самолет не ждет. Надо ехать. Взяла лед, завернула в тряпочку, приложила и так меняла до самого вечера. Очень больно, губа распухла, большой шрам, зубы целы. Куда летели – не помню, по-моему на Украину. К врачу не успеваю. Вечером петь. По больному месту: тон, грим, пудра, помада… Пела ведь! А что и как – ничего не помню. Все как в тумане. А пока летели несколько часов, чтобы отвлечься, вспоминала прежние гастроли по Украине – не впервые ведь. Однажды в Виннице, это было давно, мы сгрузили чемоданы и реквизит в театре, где должны были выступать. Приехали на автобусе вслед за чемоданами через пару часов. Смотрю, моего сценического нету! Он небольшой, импортный, красный, на молнии – заметный. Кому-то приглянулся. А там, новые, только что сшитые на заказ в Ереване, сверхмодные туфли для сцены. Каблук – 11 см. Нос вытянут сверх меры, цвет мраморно-серебристый. Нормальный человек не наденет. Я вызвала милицию. Чемодан нашли – подбросили. А туфель нет. Вор успел их продать. Ну кому? Только артистке. И туфли нашли, она купила очень дорогие по дешевке. Чему и радовалась, но не долго. Тут мне повезло.
Вспомнила, как Ирочка 19-летняя летела к нам в Киев. В самолете она уступила на время больной женщине свое законное место. А саму Иру ссадили как лишнюю. Потом отправили на другом самолёте, но она испытала жестокое унижение.
Напоследок я оставила то, что возмутило меня невероятно на всю жизнь. Я всегда задумываюсь над тем, чем занимаются чиновники? Всё для себя, но не для людей. То-то у них такие особняки. Это сейчас, а при Советской власти они были подпольными миллионерами, иначе откуда бы при перестройке повылазили как частокол: банкиры, олигархи, коммерсанты, дельцы, бывшие спекулянты, ныне бизнесмены.
Я не помню, в какой город мы прилетели на Украине, где во всех гостиницах был у обслуживающего персонала – обеденный перерыв. Как на производстве. У них профком, цехком, они заботятся о своих работниках, а что гостиница для приезжих, не имеет значения. Подождут. Хорошо. Придумайте замену или передвижной график и т.д. Нет! А мы, как назло, несколько раз натыкались , приезжая, на перерыв. Устали, втащили вещи, хочется есть, помыться, отдохнуть перед спектаклем. Они «обедают»! Сидим, ждем, человек 25 – одного администратора и лифтера. И не пожалуешься. Так по всей стране. Какой жопой эти мудаки придумали, уже в другом городе, но тоже на Украине– выключать в 6-ти этажном старом здании лифт в 11 вечера! А мы приехали в 11:10. Все! Скоро ночь, сил нет, селят на пятый этаж! С нами дети, (когда есть возможность, артисты летом берут их с собой), есть маленькие, больные, спят, на руках не дотащишь.
— Откройте лифт!
— Нельзя!
(А надо всего лишь нажать кнопку, включить электричество). Ночь просидели, кто на полу, кто на ступеньках – кресел не наберешься. К 8-ми утра приходит «он»! Его величество — лифтер. О нем позаботились. А ведь можно было это доверить администратору, еще тогда, когда приехала группа. Ведь в гостинице живут солидные люди, которые в командировках посещают театры, рестораны, гуляют по городу, разные гастролеры…
— Ничего, не баре, сами поднимутся! Ишь, брюхо распустил! Протрясет!
Будет не лишним рассказать, как попадаются неискушенные люди в командировке. Впервые я ощутила это на себе где-то в Узбекистане. У заварочного чайничка был отбит носик, но пользоваться можно. Уезжаем – не выпускают. В чем дело?
— Заплатите за чайник! Вы отбили носик.
— Я не отбивала носик!
И – кровь из носа – не заплатишь, не выпустят! И так по всей стране: то разбитый стакан, графин, вешалка, унитаз и т.д.
Однажды, я чуть от стыда не сгорела, когда не выпускали из гостиницы знаменитого заслуженного скрипача по фамилии Грач. Ему громко кричали на всю гостиницу, что он украл сапожную щетку! Услышав это, вмешался Горелик (ему темперамента не занимать), и с возмущением высказал им все, что о них, т.е. о гостиничном персонале, думает. Да так, что они вынуждены были замолкнуть и даже извиниться.
А я, набравшись опыта, после того как не раз приложилась, заходила в номер, все обследовала и, если находила какой-нибудь изъян, — тут же сообщала дежурной. И учила этому молодежь, как говорил наш музрук Феля, «чтобы не было сомнений».
А губа постепенно зажила, остался шрам. Стала стареть – это была первая глубокая морщина.
Наши животные
До войны 1941 г. У нас во дворе, сколько помню, жила собака по имени Рекс. Ее все любили, кормили… Однажды кто-то в нее стрелял. За что? Очевидно, просто из жестокого любопытства! В живот. Все дети плакали, лечили, как могли, и она выжила. Пощадили ли ее немцы?
С Саратове мама принесла с базара очаровательное, черное с белой манишкой, лохматое, беспородное существо. Радости было!
-Ой! Мамочка! Какая прелесть! Где ты его взяла? Как?
— На базаре. Смотрю, что-то маленькое мне тычется в ногу. Наклоняюсь, чуть не наступила на крохотное скулящее существо. Кутя! Кутенок! Черненький. Взяла его в ладошку, а он весь дрожит. Так жалко его стало. Возьму домой…
— Мамуля, ты же знаешь, я так люблю животных, я так хотела собачку, но ты не разрешала: некому ею заниматься.
Она оказалась обыкновенная, очаровательная дворняжка. Черненькая, с беленькой манишкой, с беленьким кончиком хвостика и на лапках беленькие “ботиночки”. Песик был “он”. И я назвала его Маратка, первое, что пришло на ум: так звали собаку моей подруги Гали Белоцерковской, только у нее это была огромная овчарка, несчастная, вечно недокормленная – сами голодали. Она была умница, но когда их дома все уходили рано утром, а приходили поздно вечером, она, эта аристократка не выдерживала и описывалась. В их квартире всегда пахло мочой. Но это уже другой рассказ.
Маратку все полюбили. Даже соседский кот его признал. Подружились: Марат лежит, а сверху поперек его – кот. Трогательно. Он вел свободный образ жизни. Днем гулял во дворе, кур гонял. Ночью спал дома. Я часто рассказывала о выходках Маратки своим друзьям. Однажды, знакомый артист мне говорит:
— Видел я твоего Маратку, сразу узнал и долго смеялся. Почему? Потому что мне предстала такая картина: впереди бежит, надо полагать, сука, за ней длиннющий хвост разных собак, начиная с крупных, а в самом-самом конце катится с таким жалким, безнадежным видом твой Маратка. Я его по описаниям сразу узнал. Это было очень смешно и жалко, потому что слишком много было мощных претендентов.
Когда мы с Левой поженились, Маратка у нас еще жил. По городу стали ходить слухи, что появилось много бешеных собак. Укус такой собаки приводит к летальному исходу. Я как раз прочла книгу замечательно интересного человека – Бугримовой. Она была укротительницей, и в книге «Браво, Аракс!», о ее любимом льве, написала о мальчике, который помогал на конюшне. Его укусила его же собака и, по всем признакам, она оказалась бешеная. Бугримова заметила, что мальчик заболел, пока неизвестно чем. Но когда он стал бояться воды и еще по целому ряду признаков, она поняла, что это бешенство. Не боясь заразиться, она пыталась его лечить, но было поздно. Умирал он мучительно.
А тут Маратка, как я подумала, заболел чумкой. Собаки ее переносят, как дети ветрянку. Но внешние признаки похожи на бешенство: идет слюна, мокрый подбородок и бегает сзади тычась мокрой мордой в щиколотки, слегка покусывая. Соседи, которыми полон двор с детьми, забеспокоились. Дед Наум запер его в сарае. Кто-то все же позвонил в милицию. Пришел парень, попробовал выпустить собачку, он, видимо, почувствовал, убежал, а в подворотне парень его догнал и выстрелил. Не насмерть. Меня позвали, и я ничем не могла помочь его мучениям, только горько плакала. Маратку увезли, якобы на анализ, а нам выдали справку, что он ликвидирован, в связи с бешенством. Было ли это так на самом деле? А еще усыпили невинного соседского котика, и всем нам, общавшимся с Мараткой предписали в обязательном порядке, вплоть до суда, колоться полгода в живот от бешенства. И ни в коем случае не употреблять алкоголь. Леву это больше всего удручало, ибо выпить он не дурак. Я столько плакала, что Лева написал:
«Стенька Разин был нахал:
Нас на бабу променял,
А моя жена меня,
На собаку променя…»
Была кошка трехцветная, диковатая, прожила у нас 6 лет и, не знаю почему, мама отнесла ее на базар, бросила. Я маме не могла этого простить. Я ходила на базар, искала ее – не нашла. Она была умная: когда рожала, брала меня за палец, тащила за собой на свое место, ложилась, чтобы я ее гладила, помогала. Отойду – она снова приходит за мной и так несколько раз. Я маму всегда попрекала этой кошкой. Кстати, это она, эта кошка, защищая своих котят от случайной собачки, вцепилась в лицо Володе Маймескулу, моему парню, когда он хотел вытащить собачку из-под кровати. А там – котята!
Когда родился мой внук Илюша, у нас был кот – хозяин. Где хотел, там лежал, уже взрослый. Однажды Леня, отец Илюши, увидел его в детской кроватке в изголовье ребенка и выгнал на улицу, а кот ,обидевшись, больше никогда к нам не вернулся.
На Дальнем Востоке на аэродроме ребята-артисты поймали котенка, похожего на рысь, рыжего с кисточками на ушах. Им сказали, что это уссурийская порода. Они провезли его в самолете и отдали нам. Он вырос большим, чрезвычайно умным : он по-большому и по-маленькому ходил на унитаз! Очень смешное зрелище. Сидит с умным видом и писает, журчит. Если б своими глазами не видела — не поверила бы! Но в руки он не давался. Не нежничал и не урчал, кусался и иногда нам за что-то мстил:например, несколько раз написал на наш красивый синий гастрольный чемодан. Запах не отмывался. Пришлось выкинуть.
В Ленинграде Левушке подарили маленькую собачку. Он сам ее хотел и назвал ее Чекушка (от водки), а мы уже – Чика. Бежевая, лохматая, и как доктор-ветеринар сказала – «двортерьер». Кота, я забыла сказать, звали Зяма. Мы их сначала разделили, потому что Зяма чуть не выцарапал Чике глаза. Потом они потихоньку привыкли друг к другу, а позже между ними возникла любовь! Они ласкались, лизались, спали друг на друге. На дачу вывозили обоих. Зяма стал пропадать. Соседи жаловались, что он лазает по курятникам и крольчатникам. Однажды пропал навсегда. Как мы его искали! Думаю, его убили.
Письмо Нонне Огаревой
Ноннушка!
Я тебя увидела впервые на худсовете в Филармонии – бывшей кирхе, где собрались именитые артисты драматического театра, такие, как Муратов, Карганов и другие. Ты была с ними знакома и вела себя непринужденно. Наталья Ильинична Сац показывала свою работу с Левой над необычными для эстрады номерами, абсолютно новый репертуар. «МХАТ» на эстраде – так сказали корифеи. Высокая оценка.
С Левушкой, (я его так звала всю жизнь, а ты – Лефа), я уже познакомилась. Он жил рядом с Дворцом Профсоюзов, где зимой мы, артисты Филармонии, играли для детей по три елки с перерывами. Я была всегда Снегурочкой. Иногда в перерыве Левушка забегал, шутил, беседовали. Каждый раз он рассказывал о тебе, своей подруге. Я уже знала, что ты окончила Ленинградский университет, искусствовед, дружишь с известным пушкинистом профессором Оксманом и его женой, что ты интеллигентна, образована, от дружбы с тобой он сам делается благороднее и т.д. Я тебя уже мельком видела, подумала: гордая, капризная, много о себе понимает, маленькая, стройная, красивая, недоступная. Все беседы с Левушкой сводились к разговору о тебе. То он грустный – поссорились, то веселый – помирились. Ты занимала серьезное место в его жизни. Он старался быть с тобой чаще, рядом, заботился о тебе, однажды проговорился, что боится тебя оставлять одну: как бы ты с собой чего не сотворила. Я вытянула из него причину. Драма, которую ты пережила, потрясла меня. В один год ты потеряла маму и жениха. Твоя мама была директором научной библиотеки, весьма уважаемым человеком. Не вынесла грязи и наветов в годы космополитизма, добровольно ушла из жизни. У нее было больное сердце, и ей достаточно было войти в ледостав в Волгу, чтобы умереть. Одновременно ты потеряла самого близкого человека: он попал под машину.
Хорошую большую мамину квартиру (не могла в ней оставаться) поменяла на 14 метров в коммуналке. И жила открыто: входите, берите (прекрасная библиотека) кому что надо, негде спать – спите, ключей нет – звоните в квартире телефон только у тебя. Из русой ты стала белой. Наконец, мы познакомились, сблизились, сроднились на всю жизнь. Одна семья. Дети считали тебя родной тетей, отсюда и такая с их стороны фамильярность: «тетка» и на «ты». Все наши беды и радости переживали вместе. Дети много от тебя почерпнули, ты была им та «среда» которой не хватало не только им, но и нам. Такое взаимопроникновение. Твой дом – наш дом и наоборот. Ты уехала в Москву. Это было тяжело, но ни одна нить не оборвалась. Ты осталась нашей духовной «теткой”, а твой московский дом тоже нашим . Никогда не вставал вопрос, где жить в Москве. У Нонны, а где же еще?
Книга о Боголюбове, на которую, можно сказать, ты положила свою жизнь, получилась отменная, замечательная, интересная. Однажды, ты поразила меня своим знанием музыки. Я знаю очень много оперных партий, романсов. Чтобы я ни напела, ты все знала и подпевала. Это было поразительно. Ты много умела, и вязать, и шить, и перешивать, и потому всегда была хорошо одета, получая мизерную зарплату для твоего статуса – научный сотрудник музея.
Мы с тобой дожили до критического возраста, еще бодры, сохранили нашу семью, связь, взаимную любовь.
Всегда помним, любим, звоним.
Лиля.
Гельман. Филиппова. Аничкина.
Гельман по папе, Филиппова по мужу, Аничкина по маме.
Женю, Женечку, Евгешу нам предоставила судьба. А Женя – это сердцевина быта нашей семьи. Кто нам ее подарил? Бог? Судьба, если она существует, жизнь, если ею руководит то, что руководит всем на земле. Я не принадлежу ни к одной вере. Ее навязывают, костюмируют, создают идола, придумывают иногда нелепейшие законы, следуют им и молятся на них. Человек оказался самым разумным порождением земли, но он же и ее разрушитель. Когда-нибудь она сбросит опустошительное иго и родит все заново. И если я говорю: «Бог с ним», «Дай Бог», «Бог поможет», «Прости Господи», помоги и т.д., — я имею ввиду нечто, властвующее надо всем миром. Я начала писать о Жене и выплеснула то, что занимает мои мысли, о чем часто думаю.
Женя. Ее, юную балерину, привела Н.И.Сац, тут подоспели елки, и Женя создала образ задорного, подвижного, хорошо танцующего Матросика. А я – Снегурочка, задора и у меня хватало. Мы с ней так ловко управлялись с детьми вокруг елки и Деда Мороза, так заводили себя и их, что лучше ни у кого не получалось. Мы сдружились. Она бывала у меня дома. Жила далеко, где-то на МолОчке. Женина мама в своей семье с 8 лет в няньках. Всех выучили, кроме нее. А она умная голова. Работая уборщицей в сельхозинституте в лаборатории, мыла пробирки, при этом знала все задания педагогов, запомнила все формулы. И не раз педагог оставлял в лаборатории студентов на нее. Труженица. В домике чисто, все делала сама, дочку берегла, отдала ее учится в балет. Одежда на Жене дышала бедностью и чистотой. Хорошенькая, с ямочками, хохотушка. Моя мама ее тоже полюбила. Иногда в перерыв мы забегали поесть. Пили только что появившееся в бутылках кофе с молоком или какао. Вкусно. Иногда Левушка приходил с дежурной остротой:
— Это кто? Анечка Женечкина или Женечка Аничкина? Года три нас скрепляли елки. Потом Сац уехала. Мы с Левой поженились. Родилась Ирочка. Еще через 12 лет – Машенька. С Женей долго не виделись.
Однажды, в театре на репетиции к какому-то празднику встретились, обрадовались. Женя сказала, что замужем и родила сына. Дальше опять большая пауза.
Вот уж у нее и пенсия в театре (балетные уходили в 35 лет). Вдруг встретились. У нее кружки, дом народного творчества., инструктор по балету, работает вовсю. Увидела Машеньку лет в 8:
— Дай мне ее в кружок! Сама за ней пришла, сама привела домой. Ей у нас понравилось. Ее сына воспитывает мама, с мужем развелась – пьяница. Был несколько лет любимый, армянин, возил к себе, потом изменил, а она очень принципиальная, больше его не приняла. У нас легкий, открытый дом. И так потихонечку: то с Машенькой осталась, то что-то сделать надо, то с нашими балетными репетирует (память на танцы у нее феноменальная) тут у меня с руками беда. Такая боль в пальцах – не могу перевернуть страницу, не говоря, о домашних делах. Женя не подпускает меня к кухне, к посуде:
— Тебе надо беречь руки!
Чем я только их не лечила: и грязью, и ультразвуком и горячей мочой и, наконец, облучением. Пальцы стали как ветки с почками, такие наросты. Женя многое делала в помощь дому. Как-то было неудобно, хотя и очень облегчало жизнь. Мы попробовали поговорить с ней, что она тратит на нас много времени, это могла бы делать домработница и получала бы деньги за свою работу. Боже! Какая была реакция!
— Как вам не стыдно! Я вас люблю! Я хочу вам помочь. А зарабатываю я другим путем. Вы меня оскорбляете даже мыслью об оплате моей преданности, искренности и бескорыстии! Все!
Больше мы на эту тему не говорили. Хотя многие задавались вопросом: что у вас делает Женя? Что делает? Можно сказать, живет. Ей хорошо и нам тоже. А люди пусть думают что хотят. Откуда Женя берет столько сил? Она невероятно трудоспособна. Ведет замечательные балетные кружки и все премии и призы – ее. Устраивает фестивали, ездит по областям Саратова, занимается там ансамблями, и у них первые места. То она в жюри, то пишет отчеты. На службе она работает лучше всех. Стала заслуженным работником искусств. Ей дарят много дорогих подарков.
Наша семья стала ее семьей. Главное, она все в доме делает с удовольствием из-за любви ко мне, к детям, к Леве. То она расширяет Леве рубашки – растолстел, то укорачивает штаны. То на даче пропалывает сорняки… Еще она наш лучший зритель. Я не знаю, какая сила, какое счастье привело ее в наш дом. Я только благодарю за то, что она есть. И теперь не понятно, что бы мы без нее делали. Но и мы, когда ей нужна какая-либо помощь, старались, как могли, особенно, конечно, Лева. Помогли с кооперативом. Когда Женя была в больнице, я ее постоянно навещала, приносила вкусное. Когда ее мама лежала в больнице, я за ней ухаживала как санитарка, ничем не брезгуя. Я после травмы – она рядом. Я, уже в Израиле, мне отнимают почку, — она приезжает и выхаживает меня. Ее сыну нужно помочь врачами, больницей – Лева делает все, что может. Так, взаимно, добром и любовью, мы помогаем друг другу. Но теперешняя ее помощь и забота о Леве, 80- нем старике – неоценима. Он беспомощен, вреден характером, с ним бывает очень тяжело. И она, сама далеко не молодая, но еще полна энергии, говорит: “ Часто злюсь на него, обижаюсь, но не брошу! “
Моим детям предстоят тяжелые переживания.
Леве – 80 лет. Сюда, к детям, ехать не желает. Он в Саратове свой!
Мне 82 будет в сентябре. Мне-то хорошо с детьми в Израиле, Нонне скоро 83, она в Москве. Кому, когда, какой срок?!
Жене 70+, держится. Но болит сердце, рука, сын инвалид.
За нее молюсь, как умею
Валя
Почти одновременно, но в разных городах и от одного отца родились девочка и мальчик. Мальчик Лева родился в семье с мамой и папой, в Астрахани. Девочка Валя – в Оренбурге, ее усыновил другой папа. А воспитывали бабушка и дедушка, запретившие дочери избавиться от ребенка, хоть она и от случайного папы. Бабушка и дедушка в этой девочке души не чаяли. Валюшка веселая, улыбчивая, приветливая и хороша собой: темноволосая, бровь черная, глаза яркие, карие, блестящие. Все хорошо. Только, когда она начала ходить, как-то переваливалась с боку на бок. Люди заметили, сказали старикам: это надо лечить, выправить. А они: “Ничего! Вырастет, выправится”. Ан нет! Когда спохватились – поздно. Это был двухсторонний вывих бедер. Не знаю, как тогда, но сейчас это запросто вылечивается. Надо только вовремя. На ребенка надевают такие распорки, примерно на полгода, и пока он лежит – все выравнивается, встает на свое место. Таких примеров полно.
Валюшка выросла, окончила мединститут, работала врачом-микробиологом. Научилась играть на гитаре и пела, пела, пела огромное множество песен: цыганских, русских, хулиганских, частушек, романсов, сама сочиняла. Удивительно артистична. Благодаря ее легкому, общительному характеру, она была везде душой компании. Умела красиво накрыть на стол, вкусно приготовить. Она притягивала к себе блеском глаз, юмором, душой. Удивительно было видеть, как вокруг нее увивались и женатые и неженатые. Однажды ее слушал Образцов – создатель Московского Кукольного театра. Был очарован ею и пригласил в свою труппу. Она тогда отказалась, испугалась, потом жалела. По разным намекам, особенно со стороны отчима Хабарова, чью фамилию она носила, она и сама чувствовала, что хоть ее в семье очень любили, что она не как все, какая-то другая, других кровей. Пристала к матери: “Скажи правду”. И узнала, что ее отец — знаменитый в свое время артист цирка, будучи в Оренбурге на гастролях, увлекся молодой, красивой девушкой и она его полюбила. Гастроли закончились. Он уехал в Саратов. У него там жена, Соня, была когда-то первой красавицей, уже беременная. Несколько позже и та девушка обнаружила, что беременна. Не хотела рожать, родители заставили. Вскоре вышла замуж, ребенка удочерили и семья столько лет хранила тайну. Даже родной отец не знал. А Валя решила отца разыскать. Это было несложно. Узнав адрес, она написала ему письмо и попросила о встрече. Он заказал номер в гостинице, рассказал ситуацию мне и сыну. Мы поехали ее встречать. Даже ни разу не видя, невозможно было ее не узнать, настолько у нее были ярко выраженные еврейские черты. Копия Лева! Она сразу расположила к себе, была счастлива называть папу папой и гордилась им и братом. Мы часто встречались. Она знала маршрут гастролей и подъезжала на пару дней повидаться. Были мы с Левой и в Оренбурге, без папы. Познакомились со всей семьей. На столе была холодная водка, прекрасно приготовленные их фирменные пельмени. И замечательные соленые огурцы – пупырчатые, наперченные и хрустящие. Больше ничего. И мы поняли, как прекрасно, когда нет множества всяких закусок, а доминирует одно самое вкусное и вдоволь. Очень мне понравилась ее бабушка, такая добрая, классическая, я бы сказала, киношная русская бабушка. В чистом белом платочке завязанном под подбородком и с напевной речью. Валю все любили. Видно было, что она стержень семьи. Летом, когда мы работали в Сочи, брали ее к морю. Она была замужем, даже хотела родить, но доносила до пяти месяцев, дальше нельзя было, врачи запретили, сделали кесарево.
Валя очень любила своего вновь обретенного отца. Надо сказать, что и он был счастлив, узнав, что у него есть дочь и такая талантливая. Он заботился о ней, старался чаще встречаться, помогал материально, оплачивал дорогу и гостиницы. Жена его, Софья Борисовна, знала об этом. У Григория Фадеевича на стороне был еще сын Юра, С.Б. даже хотела его воспитать, когда он был маленький, но его мать отказалась. Ходок был папа Горелик!
Г.Ф. умер на руках у Левы, это было при Вале, мы похоронили его вместе. Мы с Левой продолжали с ней общаться.
Одно лето она жила с нами на даче. У меня за домом висели аж три гамака. Я с детства любила гамаки. Мы садились рядышком, тогда уже и Женя была с нами, беседовали о том о сем. Однажды я застала ее грустной.
— Ты что, Валюшка – спрашиваю.
— Мне кажется, что я скоро умру.
— Вот-те здрасьте! Что за глупости.
Я заметила, что она пьет какие-то таблетки, капает капли. Обычно у нас у всех то насморк, то кашель. Не обращала внимания. И тут она впервые рассказала, что у нее аллергия на некоторые запахи, она перерастает в приступ, астму, начинает задыхаться, еле-еле выходит из этого состояния, если вовремя не принять лекарство.
— И в эту ночь с тобой так было?
— Да, я постеснялась сказать. Кто-то на ночь намазал руки кремом, очень душистым и он вызвал у меня аллергию с астмой.
А мы все крепко спали.
Она уехала. Буквально через месяц мне пришло письмо от ее мамы. Валю похоронили. Вот так же наступило удушье, пока приехала скорая, уже было поздно. Мы очень горевали, она была светлый человек и слишком рано ушла из жизни. Не реализовав свой талант на сцене, там, где ей было место.
Кольцо
Подошла ко мне моя близкая подруга Таня Школьникова.
— Лиль! Одолжи денег. Приличную сумму. Понимаешь, как только получаю деньги, так сразу трачу их на какое-либо путешествие. Вот, была в Югославии, теперь хочу в другую страну. У меня мечта повидать мир. А одолжу у тебя, буду знать, что за мной долг, его надо отдать.
— Поняла! Даю и помни: не спеши, отдашь, когда сможешь. А теперь скажи, для чего сумма, что ты хочешь купить?
— Знаешь, я живу в доме, где ювелирный магазин, захожу туда, а девчонки-продавщицы знакомые говорят:
— Таня, давай мы тебе подберем не очень дорогое красивое кольцо с бриллиантом. А то ходишь такая красивая, выходишь на сцену с голыми руками.
— Очень захотелось иметь такое, к кому мне еще обратиться, как не к тебе!
Конечно, я знаю Таню с детства. Иду как-то на занятия в муз.училище,
Оно при Консерватории. А по этой улице тогда ходил трамвай. Вижу, сидит на рельсах девочка в одних трусиках, загорелая, темноволосая, кудрявая, трусики в контрасте с телом белые-белые, но уже замазюканные грязными руками. Я удивилась.
— Ты что здесь сидишь, здесь же трамваи ходят?!
— А тут остановка. Я успею убежать.
— А как тебя зовут? Где папа-мама?
— Зовут меня Таня, мне 7 лет, живу напротив. Родители на работе в Консерватории. А ты кто? Сколько тебе лет?
— Я Лиля,студентка консерватории, мне 18 лет.
Вскоре я познакомилась и с мамой Тани, и с папой. А через десять лет она выросла, и разница в возрасте не помешала нам стать подругами, тем более, что она стала профессиональным музыковедом. Красивая, умная, веселая, задорная, темпераментная, очень жизнеспособная. Всегда модная, яркая, привлекательная. А с ее родителями я тоже подружилась. Папа, Школьников Михаил Юльевич – основатель и главный дирижер симфонического оркестра, с которым я пела уже с 4-го курса консерватории. Мама, Александра Константинова Виноградова – педагог по вокалу, образец петербургской аристократки, у нас была взаимная приязнь. Был такой случай: у обоих родителей Тани — сердечные приступы. Я пришла навестить и была поражена изобретательностью детей Школьниковых. Они поставили две кровати рядом в середину комнаты так, чтобы больные могли видеть друг друга, общаться, головами напротив, беседовать. И ухаживать за ними их детям, Тане и Рудику, так было удобно.
Так про кольцо. Таня тогда его купила. Мы часто виделись. Прошло несколько лет. Таня очень смешно рассказывала, как в одной европейской стране в кино, перед экраном в живом виде демонстрировали секс. Мы, конечно, ахали, охали, в советской стране «секса не было». Потом она подошла ко мне, взяла за руку и надела мне на палец свое кольцо!
— Таня! Ты что? С ума сошла?!
— Лиль! Не могу никак вернуть тебе долг. Только появляются деньги – уезжаю куда-нибудь. Я уже наигралась с кольцом. Обойдусь без него, а у тебя девочки растут, им пригодится. Я очень прошу тебя, возьми. Не обижайся.
Ну что ж. Я поносила пару дней – сняла. Как-то не носится, не ко двору оно, чужое. Отдала девочкам – не носят. Лежит себе. Я люблю свое собственное кольцо. Мне его Лева подарил…
Таня характером пошла в отца, а жизненной установкой – в маму. Упорная, всего добивалась. Освоила коньки, получала призы. Мечтала о Питере – переехала, приобрела жилье, работала на высшем уровне. Прижилась. Выходила замуж – расходилась, имела много друзей, любила, разочаровывалась. Отца не стало. Маму свою она никогда не оставляла, она ей была дороже всего и потому эта замечательная женщина дожила почти до 100 лет, без одного года!
А тут как-то моя внучка захотела свет повидать. На 18-летие посмотреть Петербург, Эрмитаж, музеи. Мне пришла идея – а подарю-ка я Тане… что? Правильно! Да! К ее 70-летию подарю то самое кольцо! Я позвонила, они встретились, Маша вручила мой подарок. Вот была неожиданность и, конечно, радость. Наконец, это кольцо обрело своего настоящего хозяина.
А мое кольцо тоже имеет свою историю. Лева мне его подарил, когда Ирочки еще не было. Мы были в Москве. К Леве обратился его друг с просьбой купить у его отца,профессионального ювелира,фамильное кольцо: – очень деньги понадобились, и немалые. Он, (друг), сказал, что, мол, не пожалеешь, у тебя молодая жена, потом пойдут дети – это хороший подарок. Лева очень обрадовался, ведь у меня было только обручальное. Я не была избалована дорогими украшениями. К этому кольцу долго привыкала. Боялась повредить. Руки мыла – снимала. Однажды сняла в туалете вагона поезда и забыла. Спохватилась – нашла! Чудо! Еще были обстоятельства, — теряла. Опять нашла, правда, с милицией. Потом надела раз и навсегда! Я в нем и мыла посуду, и мешала тесто, стирала, убирала – ничего ему не сделалось.
А оно, мое кольцо, очень красивое, в нем восемь маленьких брилллиантиков, а в середине значительно крупнее бриллиант, как розочка и по бокам на самом тонком месте по два маленьких, один за другим. Так вот, мое кольцо – мой психолог. Оно работает. День прошел. Ложусь поздно. Сяду, посижу, подумаю. У меня отдельная комната. Сложу руки и вдруг оно начинает играть, всеми красками: зеленый, желтый, красный, синий, оранжевый – брызжут лучи и буквально завораживают. Я могу вот так долгими минутами на него любоваться, оно мгновенно меняется, переливается. Поиграюсь. На душе покой. Ложусь спать.
Наташа
Умерла Наташа Каган. Умерла не в кругу семьи, детей, друзей. Ее мечты, желания, чаянья так и не осуществились. О ее смерти мы узнали уже будучи в Израиле и, слегка погоревав, приняли ее кончину, как подарок судьбы ей.
Она рано ушла. Жизнь ее шла как бы по нисходящей. Ну, не сложилась. Отец – военврач, полковник, еврей. Мать – педагог мединститута, русская, женщина с жестким характером. Наташа окончила университет, ВГИК, умная, способный журналист, однако, тщеславна. Ей нравилось вращаться в кругу знаменитых людей – артистов, поэтов, писателей. Работа этому способствовала: редактор, журналист на телевидении, сначала в Куйбышеве, потом в Саратове. Она брала интервью, легко знакомилась, легко шла на сближение, не скрывала, что спала с такими знаменитостями, что я и фамилии-то, даже зная, — не назову. А тайным ее желанием было, что кто-нибудь из великих так ее полюбит, что бросит семью и женится на ней. Ни один не ушел из семьи. И она, как та стрекоза, «лето красное пропела….» Теперь у нее роман с оператором, это уже рангом пониже и довольно долго. Но он, каждый раз обещая на ней жениться, так и не ушел из семьи. Мы пересекались, знали обо всех ее историях, ибо она не держала ничего в секрете. И мою 12-летнюю Ирочку посвящала во все подробности своей сексуальной жизни, что мне очень не нравилось. Это было в Москве. У нас – концерты, с нами дочь, а Наташа в командировке, вечерами оставалась с Ирой. Иногда. Она ребенка хорошо просветила, сделав ее доверителем своих «тайн». Хорошо, Ирочка умела уже понимать что к чему. И оценивать степень происходящего.
Наташа бывала часто у нас дома. Жизнь ее протекала как бы параллельно. Она познакомила Иру с семьей Коцев. Вот за это ей спасибо. Леня Коц стал мужем Иры, у них двое прекрасных детей и живут по сей день. Она завидовала теперь уже Ире. Мне. Лева был с ней в дружеских отношениях, но не более. Однажды произошел такой случай. Лева обожал все красное. Он мог обставить стол для гостей из абсолютно красной посуды. На полу у него красный ковер, вишневые шторы и т.д. Ну, любит человек красненькое. Это при хорошем вкусе. В Москве, в Югославском магазине продавался дорогой набор красной керамической посуды. Он захотел его приобрести. Заказал. Заплатил. Но надо было кому-то его забрать. А потом кто-то должен привезти. Наташа взялась, как раз ехала в Москву. Ждем. Наташа приехала, не дает о себе знать. Пропала. Дозвонились.
— Наташа, в чем дело, где посуда?!
— Лева! Ты меня извини, я ее рассмотрела и мне тоже очень захотелось иметь такую. Я ее себе оставила. Деньги я отдам, но не сразу.
Лева оскорбился. Он человек злопамятный. Ей, во всяком случае, такое вероломство не простил. И она от этого много потеряла, в том числе и возможность приходить к нам запросто. Он ее невзлюбил.
Вскоре у нее роман с оператором трагически кончился. И она нашла себе другой объект. Опять женатый. И что интересно: его жена и Наташа были внешне очень похожи. Он не скрывал, что имеет любовницу, часто у нее ночевал. Она надеялась: вот-вот он станет ее мужем. Годы поджимали. Мы его все знали, понимали, что он семью не бросит, там дочь росла. А Наташа выкинула последний козырь – забеременела. Советовалась, как ей быть. Большинство говорило: рожай, не будешь одинока, ребенок от любимого человека. И что же? Родила. Мальчик. Но уехал ее любимый в Швецию со всей семьей. Там и прижился.
Ребенок растет, Кириллом назвала. До того был хорошенький, ладненький, в радость. Годам к пяти он подурнел и в нем развилось неуемное любопытство. Если она приходила с Кирой, не было угла в который бы он не залез и что-нибудь не извлек, спрашивая, что это, а мы уже и не помнили назначения этого предмета. Полный разгром. Мы просто боялись его прихода. Однажды они приехали к нам на дачу. Он носился, носился… Мы подумали, что если чем-нибудь отвлечь, он остановится.
— Кира, произнеси 10 раз: «Мальбрук в поход собрался, наелся кислых щей, но по дороге он уср…ся…»
Кирилл подхватил, он еще картавил букву «р»… остановится он уже не смог Это было как заевшая пластинка. К счастью, уехали. Представляю, что было в автобусе!
В школу пошел – изменился к лучшему. Много знал, хорошая память, разбирался в политике, хорошо писал сочинения. Дальше – больше. Стал считать себя гением. Невероятное самомнение. Все ему обязаны. Связался с компанией, стал пить, пошли наркотики. Выпрашивал у мамы, бабушки с дедушкой деньги. Не стеснялся просить у знакомых и не отдавал. Воровал. Его стали избегать. А дома все хуже. Умирает отец Наташи. Мать совершает какие-то поступки, говорящие о маразме. Деньги прячет, перепрятывает. Не находит, обвиняет всех, потом находит и все повторяется. Наташа разрывается между уходом за мамой и все более наглеющим Кириллом. Он выгонял ее из дома, водил баб и в одной комнате вытворял всякие мерзости на глазах у матери. Она его боялась. При всех ее умственных и литературных способностях, она сплетничала, приносила неприятные новости, лезла в чужие семьи. Раньше следившая за собой стала беззубой, неухоженной. Она приходила, униженная, жалкая и всегда голодная. Она заболела. Сердце у нее всегда давало о себе знать. Моя Ирочка ходила за ней, ухаживала, просто из сострадания. Девочки ее не любили. Она попала под машину, сломала таз.
Потом мы уехали в Израиль. И вот такое известие. Наташи больше нет.
Что стало с Кириллом?! Ему в наследство осталась квартира бабушки и кооперативная однокомнатная в самом центре города – мамина. Как он ими распорядился? Продал и пропил! Мне горько об этом писать.
Недоумение
Какое-то время Лева работал ведущим артистом Рижского оркестра, мы еще не были женаты. В тот период он познакомился с дамой по имени Клара. Она представилась жительницей города Черновцы, преподавательницей английского языка. И вообще, как Лева мне потом ее описал, хорошо образованная, с прекрасным чувством юмора, маленькая, пикантная, со вкусом одетая, дама, приятная во всех отношениях.
Впоследствии мы часто гастролировали в Украине, в том числе и в городе Черновцы. Театр, где мы работали, был уютный, всегда аншлаг и восторженный прием. Вот тут я впервые увидела Клару, она вышла на сцену очень эффектно: с великолепным букетом роз. Познакомились. Она ввела нас в круг своих постоянных друзей. Они были наши давние поклонники, также были в театре, пригласили на ужин. Это у них традиция. Ни одного известного актера они не пропускают, считают своим долгом пригласить к себе, оказать внимание, показать город, свою любовь к искусству, гордятся близким знакомством со знаменитостями. Хобби. Так мы познакомились с четой Крупицких – Люсей и Женей, она терапевт, он фтизиатр. Врачи жили зажиточно, в комфорте, особенно по нашим совковым понятиям, т.к. Черновцы раньше были заграницей, Румынией.
Клара закончила Черновицкий Университет. Она водила нас туда на экскурсию, это реликвия города. Гордость. Бывшая Королевская резиденция. Туда водят туристов, Нельзя пройти мимо этого великолепного архитектурного ансамбля, он вызывает уважение и восхищение. За зданием Университета сад уникальной красоты. Там растет плакучая ива невиданных размеров – такую впервые видела. Она наводит грусть своей обреченностью быть плакучей.
У нас образовался обширный круг друзей. Замечательная актриса Сиди Таль, имевшая еще в Румынии и в других странах огромный успех. Ее муж Фалик, уважаемый человек – главное административное лицо филармонии. Его знали директора и артисты всех филармоний Советского Союза. Знали как делового, честного, понимающего толк в искусстве человека. Мы сблизились. И от ушедшей Сиди Львовны осталась память – ее красивая шаль.
Клара была везде нашим гидом, посредником. Там полгорода имело родственников в разных странах, получали посылки и существовали квартиры, так называемые, малины и комиссионки, где можно было что угодно купить. В России не было ничего подобного. Клара знала все малины, водила нас туда, мы там красиво одевались, а главное, покупали все возможное для сцены: изумительные ткани, обувь, мужские рубашки, необычайной красоты женское нижнее белье, нижние юбки. Не зря же после войны некоторые жены солдат и офицеров ходили в театр в ночных рубашках, принимая их за вечерние платья, такие они были красивые – с бантиками, цветочками, длинные, розовые, голубые. Кто у нас раньше такое видел, за нашим железным занавесом?! Над ними не смеяться – жалеть надо.
Клара, мечтавшая повидать весь мир, была невыездная. Сначала как все, а потом, как отказница, т.к. она писала в ОВИР просьбу о выезде в Израиль. Ей отказали, еще и уволили. Она нашла работу, преподавала английский, а знала хорошо румынский, французский, итальянский (у них общие корни) украинский, русский с легким идишским акцентом, а потом и иврит. Завязался роман с интересным человеком, отпало желание уезжать.
Клара полюбила Сочи, сделала его «своим» городом, раз уж больше никуда не пускают. А Сочи и сам европейский город, и иностранцев полон. К тому же юг, море, гастролеры. То, что надо. Для простых советских людей гостиницы были недоступны. Номеров свободных никогда не было. Простой народ снимал жилье в частном секторе. Рубль койка. У Клары мозги работали капиталистически. Самый первый раз она приехала в лучшую гостиницу, в Магнолию. Красивые пушистые кофточки и белье, которые она дарила администраторше, та таких сроду не видела, открывали ей возможность проживания в этой гостинице. Потом подарок дежурной этажа, горничной – они уже куплены. Зимой она повторяла этот ход. Посылала им посылки и тем самым наперед резервировала себе тот номер, какой хотела на время своего двухмесячного отпуска. Точно так же обеспечивался вход на интуристовский пляж. Там мы встречались несколько лет подряд, до ее отъезда. Там мы были людьми ее круга. Она была знакома со многими известными артистами. На пляже меняла несколько невиданных нами прежде купальников. Я в единственном сохну. А она из моря – в душ, из душа – в сухой купальник и так несколько раз. На зависть всем. С туалетами также. К Сочи она готовилась, как к показу мод. Всегда элегантна, красива, и если надо, строго. Лучшей сценой для выступления артистов тогда был летний театр им. Фрунзе. Не для всех, но мы там выступали , и Клара, не только нам, несла на сцену роскошный букет роз, в роскошном же платье . Это был ее апофеоз.
Умер ее отец. А он был коммунист, инвалид отечественной войны, ходил на костылях, и на нее был обижен за желание уехать, это ему принесло неприятности. Неожиданно из ОВРИа приходит бумага: собирайтесь, мол, и в течение 10 дней, чтоб вашей ноги тут не было. Она растерялась. 1972 год. Приехать провожать ее мы не смогли. Она, что могла, быстро распродала, бросила квартиру, взяла 72х-летнюю маму и, обиженная, поехала в Израиль. Для изучения языка попала в кибуц, денег не было, хотелось мороженого – не на что купить. Разочаровалась. Это все мы узнали из писем, которые она откровенно писала друзьям. Те тоже долго были в отказе и писать им было не опасно. А они потом рассказывали своим, иногда клали ее письмо к нам в конверт, когда писали нам. У Клары был момент отчаяния, она просила Горелика помочь вернуться назад. За это пол Черновцов евреев ее возненавидело, даже друзья отвернулись. Потом это стало неактуальным. Обошлось. Стала преподавать в школе. Писала с юмором, что маленькие бандиты есть везде, и тут, и там. Нашелся в Бразилии богатый дядя, купил ей огромный круиз на все два месяца ее школьных каникул. Где она только не побывала!
Вдруг, на адрес филармонии, на наше имя, стали приходить открытки, очень красивые, с видами разных стран. Это Клара решила, что так открыто будет для нас безопасно. Вроде наша туристка делится своими впечатлениями на русском языке, текстом, якобы не вызывающим никаких подозрений. А иногда — неправильные обороты, окончания фраз?! Леву вызвали в МВД. Ничего, обошлось. Она нам даже написала, как у нее, «проклятой» еврейки, случился роман с ненавистным арабом. Кроме нас об этом никто не знал.
При Горбачеве все стало проще. Пошли письма к нам и к ней. Она забросала нас своими фотографиями. Любила сниматься в разных туалетах, позах, в профиль, в фас. На фоне мировых достопримечательностей. Их уже девать некуда. В один из дней рождения Левы она прислала красивый подарок: оригинальная по дизайну менора. Нельзя же не ударить лицом в грязь! Началась эпопея с подарками, уже не знали, что подарить?! Глупо.
1990-е годы. Муж моей младшей дочери Машеньки – Миша Байтман, перешедший на 4 режиссерский курс ЛГИТМИКа в Ленинграде, был свидетелем разгулявшихся антисемитов, отвратительной обстановки в Советском Союзе, решил уехать из страны. Убедил свою семью, бросил учебу и увез в Израиль жену с детьми, маму – исконно-русскую окающую волжанку и папу-еврея, плохо представлявшего, что такое еврей. Главное, его прельстила «земля обетованная». В ней папа и умер. Кстати, русская вдова получила все, что полагается жене еврея. Перед их отъездом я написала Кларе в город Ашдод, где она жила. ОН стоит на море. Получила от нее странное письмо. «Зачем они едут? Русских здесь не любят, и я тоже против их приезда. Они нужны на пушечное мясо. Здесь война. Я уже похоронила нескольких своих учеников. Если приедут, то только не в Ашдод. У нас нет даже больницы….» Все в таком духе.
Но поздно, дети уже уехали. Ее письмо меня расстроило. Я наоборот, думала: если будут у них какие-либо трудности, она поможет советом, сочувствием, ведь у них там никого.
Она лукавила. Боялась лишних хлопот. Встречать не приехала. Сказала, что боится опасностей и никуда не выезжает. Из аэропорта моих новоиспеченных израильтян повезли в Иерусалим. В 1992 году я приехала к детям в гости. Сначала разрешили месяц, а потом продлили до ноября 1993 года. За это время Маша поступила в колледж по специальности медицинский секретарь. Получила диплом, выдержала всякие собеседования, психотесты и поступила на работу. Одновременно работала горничной, чтобы оплатить учебу. Я водила детей в садик, занималась хозяйством. В 1993 приехала Ирочка с семьей, я их дождалась и уехала.
Как поступила Клара: Машу, меня и потом приезжавшего в гости Леву она в разное время, но только зимой, приглашала каждого в отдельности на три дня отдохнуть на Мертвое море. В очень хорошей гостинице, где у нее раз в году зарезервирован двухместный номер. Так она каждый год оздоровляется. Бассейн с любой водой, любые процедуры, шведский стол, разные увеселения – всем этим пользовались мы наравне с ней. Мы тогда не представляли, что все это стоило больших денег. Особенно много внимания она уделила Леве. Водила в ресторан, в дорогом магазине купила ему фирменные майки и т.д.
Ответить ей тем же мы не могли, но очевидно, могли, но не хотели, с ее точки зрения. А именно: Русский культурный центр пригласил Леву выступить в Иерусалиме в концертном зале. Он согласился. Назначили день, выпустили афиши, все, как полагается. Лева позвонил Кларе, сказал ей об этом, пригласил. Спросил – приедешь?
— Нет, это далеко, час езды, потом назад, что я вас не видела, что ли? Я плохо себя чувствую.
Он легко согласился, потому что сам не был уверен в успехе, чужая страна, в общем, не настаивал. Я тоже имела с ней разговор в том же духе. А сама подумала: Клара горазда на выдумки, сделает сюрприз. Тайно приедет и неожиданно, как бывало в Сочи, выйдет на сцену с шикарным букетом роз.
Все у нас прошло замечательно. Я искала глазами Клару в зале – нет! Мы с Машенькой подыграли Леве в сценках, я даже спела пару песен а капелла. А песня «Кихелах и земелах», кого она не тронет, особенно еврея.
Довольные, мы позвонили Кларе, поделиться успехом. И сожалели, что ее не было. И вот тут мы услышали такое, что повергло нас в шок.
— Я вас поздравляю. А теперь больше никогда мне не звоните, не ищите встреч! Я вас больше не знаю и не хочу знать!
— Объясни, в чем дело?!
— Вы должны были привезти меня любым путем, а не спрашивать хочешь-не хочешь. Я бы вам вечер не испортила. Вот как вы отплатили за мое добро! Моя подруга сказала, что вы не достойны того, чтобы продолжать с вами дружбу!
— Ах, вот оно что. Я так и знала, что тут какое-то постороннее влияние, она же умница, пообижалась бы, наверно, справедливо, и отошла.
— Вы меня предали!
Как мы убеждали ее не поддаваться дурным советам, остыть и не выбрасывать на помойку 50 лет дружбы. Вспомни, как ты для того, чтобы увидеться и встретить вместе с нами Новый Год, решилась прилететь из Черновиц в Саратов?
— Нет, я так решила, прощайте!
Лева уехал. Приближался Иом кипур. Здесь принято в этот день просить друг у друга прощение. Я подумала: удобный случай. Написала, на мой взгляд, убедительное письмо. Попросила прощения за нашу невоспитанность, признала, что она была права в своей обиде и т.д.
Не ответила. Я еще раз унизилась. Позвонила по телефону. Услышав мой голос, она повесила трубку.
Такое несокрушимое отречение, от людей, считавшихся долгие годы друзьями, наводит на странные мысли. Не хочет ли она, не без участия своей подруги, отделаться от нас раз и навсегда. Мол, не сели бы они мне на голову. Кроме того, здесь есть некая кастовость. Она уже как будто коренная израильтянка, вращается в высших кругах, а мы русские – второй сорт. Здесь в Израиле мы ей не ровня.
Еще вспоминаю, когда я первый раз приехала в Израиль, мы с Машей и Мишей, по ее приглашению,побывали в Ашдоде в Клариной новой квартире, которая, как она говорила, стоила ей не столько денег, сколько крови.
Квартира красиво обставлена, живет в ней она одна, мамы уже нет, замужество не состоялось, детей нет. Заметили на стене картину, что мы дарили – приятно. Посидели, выпили, повспоминали, похвалили ее дизайн. Она говорит: нет, я еще не все сделала, надо то менять, это менять, ковер другой, все вам отдам.
Да ничего нам не нужно. В последний момент навязала мамину огромную подушку с новыми, специально для нее сшитыми наволочками. Я взяла, чтобы не обидеть. Это было до конфликта.
Так вот, к моей странной мысли привязалась и та, что она, подумав, боялась как бы мы ее не использовали, не надоели бы. «Баба с возу – кобыле легче!» Она свое дело сделала, а дальше пусть у них голова болит. Пусть сами о себе заботятся.
Заботимся, и голова не болит. Мы постарались от нее абстрагироваться. Редко вспоминаем, при случае. Лева вдруг спросил: — ничего о Кларе не знаешь? Жива ли? Ей ведь тоже немало лет. Она скрывала возраст, но думаю, старше нас прилично. А мы уже старики.
— Ничего не слышала. Не интересуюсь. Только стало любопытно: скоро у Маши будет спектакль о Чехове в Ашдоде, там дважды фигурирует фамилия Горелик и театр Микро. Если жива, может, заинтересуется.
А если случайно и вспоминается имя Клара (здесь Хая) Аронзон, то только с огромным недоумением: где же мудрость человеческая?!
Все! Вычеркнули! Забыли!
Моя Одесса
Одесса!… У каждого своя Одесса. Даже, если ты никогда в ней не бывал. О ней столько написано, столько рассказано смешного, трагического, героического и всегда с теплом, с юмором, что у многих возникает чувство родства с этим городом-мамой. Не говоря уж о тех, кто родился и вырос в Одессе, или долго жил, а жизнь раскидала их кого куда… Те каждой клеточкой души любят свою Одессу до конца жизни. У меня свои воспоминания. Мы бывали в Одессе только с гастролями, набегом, но довольно часто. И в какой-то степени чувствуем причастность к ней…
Вот например, известный всем одесситам грозный администратор Одесской филармонии Козак: сам, своим авторитетом решал, кто из артистов «говно», а кого можно впускать в Одессу на гастроли. Левушка, а с ним и наш театр «Микро», стали его фаворитами. Он нас приглашал даже к себе домой в гости. Знакомил с семьей, со своими друзьями. Водил Горелика на закрытый, ЦКовский, шикарный пляж, куда простого смертного не пускали. Показывал свою неповторимую Одессу.
В первый приезд мы работали в Летнем саду на Дерибасовской, а жили напротив в небольшой гостиничке «Москва», зажатой старинными домами так, что не было видно, что это гостиница. Одесситы юмор любят и понимают, успех нам сопутствовал. Главное, конечно, Леву, но и у меня были минуты счастья, когда после «Кихелах и Земелах» зал плакал и требовал повторения. Пришлось петь на «бис». Евреев было много, а они народ чувствительный. В этом саду мы не раз выступали, но в один из приездов, обратили внимание на то, что обычно полный зал, был в тот вечер только наполовину. И один старый билетер сказал, что весь наш потенциальный зритель «сидит». Закрылись целые подпольные фабрики, на которых чего только не делали: вязали свитера, кофты, шили джинсы, обувь, делали бижутерию, приляпывали заграничные лейблы. В общем, много чего. Они народ предприимчивый. Сейчас – это бизнес и все узаконено, а тогда за это сажали в тюрьму.
Тогда мы еще жили напротив сада в гостинице «Москва». С нами была Ирочка. Лет 7 ей было:
— Мама, можно я сама пойду куплю себе мороженое?
Оно продавалось прямо у подъезда.
— Иди…
Что-то долго ее нет… Вдруг слышу жуткий визг тормозов, лязг железа, крики. У меня сердце оборвалось: кого-то задавило. На Дерибасовской насыщенное движение. Троллейбусы бегают в разные стороны, машины летят как угорелый, безостановочно. Я выглянула в окно. Боже мой!!! Все движение остановилось, машины скучились, а между ними стоит моя рыжая Ирочка с мороженым в руках. Вокруг нее народ. Я выскочила, схватила ее – и бежать: знала, что за этим последует. Однажды уже с ней так было, но в Ростове, совсем маленькой. Одесская толпа проводила меня так, как она умеет: сочно, дав точное определение моей персоне, как матери, что, мол, я из себя представляю. И в этом случае я молчала, лишь бы дитя в целости. Логика ребенка была нормальная: около подъезда нет мороженого, а оно вон там, на другой стороне. Она и пошла спокойно, пока дорога была свободна…
В другие разы мы уже выступали в зале филармонии. Красивое старинное здание, оно уже рушилось и его затянули сеткой. Денег на реконструкцию не было, возможно уже сейчас осуществилась. Давно там не были. А тогда мы жили в престижной гостинице «Красная». Тоже старинная, самая лучшая в городе. У нас состоялись в зале филармонии концерты даже в один день с Карцевым и Ильченко. Они – в пять вечера, мы – в восемь. Смотрели друг друга, волновались, и они, и мы, хотя их популярность была выше, тем более в Одессе, их родном городе. В филармонию публика ходила более фешенебельная, чем в Летний сад.
В один из приездов с нами уже была Машенька, ей 4 года. Однажды мы с ней возвращались из города, вошли в вестибюль, там было много иностранцев, все стояли у лифта. Нам тоже надо было в лифт. Машенька протиснулась вперед, ей очень хотелось нажать на ручку двери лифта. Он открывался по старинке, на себя, нажатием массивной, красивой медной ручки. Только она протиснулась к дверям, как я открыла эту очень тяжелую дверь, опередив ее, удар ее пришелся по носу ребенка. Она потеряла сознание. Все пришли в ужас! Жива ли?! Она очнулась, улыбнулась, встала. Внесли ее в номер. Прикладывали холодное, вроде, и «скорая» не понадобилась, решили – обошлось. И это была наша родительская ошибка. Я это к тому, что даже сейчас она, мать взрослых детей утверждает, что нос ей тогда сломали, что иногда он у нее и сейчас болит, особенно при нажатии. И я вину с себя не снимаю.
Свободное от репетиций и выступлений время мы проводили на море. Однажды, мы пришли на пляж в Аркадию. Видим странное явление: моря не видно: над ним сплошной белый густой туман. Пляж забит отдыхающими – ногу негде поставить! Такое мы видели впервые. Постепенно туман рассеялся, а в море – ни души! Спрашиваем, почему никто не купается? Говорят, а вы попробуйте! Я окунула ногу и, как обожглась, мгновенно вытащила! Какое интересное явление. На берегу сплошные тела, а в море – никого, потому что в нем 7 градусов!!! Ни один человек не решился окунуться. А вообще, мы чаще ездили к друзьям на дачи, на Фонтан. Не было такого вечера после спектакля, чтобы мы не оказывались у кого-нибудь в гостях. И обязательно обильные угощения. Вот откуда у нас толстые животы! Уже в Израиле у Левы были встречи со зрителями, из них добрая половина одесситов, которые с радостью слушали его байки про их же любимую Одессу.
Одесса – она какая-то «всехная». И моя тоже. Вот такие о ней мои личные коротенькие зарисовки.
Божья коровка
Когда у Ирочки выявилось заболевание, я взяла отпуск с середины мая до середины августа. На все лето. У Левы гастроли на Дальнем востоке. Мы с Ирочкой поехали в Анапу: нам рекомендовали детский курорт. Ирочка спала в гипсовой кроватке, которую мы везли с собой. Избегая любопытных, я сняла крохотный домик во дворе, без уюта. Зато рядом море. Я наняла массажиста, он же занимался с ней корригирующей гимнастикой.
Еще холодно, вода 17 градусов, потихоньку привыкали, с удовольствием купались в бодрящей воде.
Как-то раз девочка моя пришла заплаканная.
— Доченька, что случилось?
— Зашла в раздевалку переодеться, повесила купальник, ушла, забыла, тут же вспомнила, вернулась, а уже кто-то его сцапал!
Ищи-свищи. Она его любила: папа привез из-за границы. Черненький, удобный. В то время редкость. Хорошо я взяла в запас еще один.
Ирочка познакомилась с девочкой, которая тоже лечилась от сколиоза. Оля была с бабушкой. Очаровательной, остроумной, жизнерадостной, уникальной старушкой. Сразу стало пребывание в Анапе гораздо приятней. Она нам пекла блинчики. С обедом мы определились: брала в судочки, в частной кухне, на дому: вкусно, чисто, обильно.
Однажды вечером вышли во двор видим на дереве что-то красивое, лохматое… Присмотрелись – бабочка, огромная, коричневые бархатные крылья с узором. Мы впервые такое видели. Хотели поближе рассмотреть, спугнули и она улетела. Хозяин сказал: — Это бабочка называется «махаон». Слышали про такую, но не видели. Какая красота!
На другой день на белой стене дома размазано что-то ярко-голубого цвета, как бусинки на ниточках. Спрашиваем хозяина: ”Что это?”
— А это я раздавил вчерашнюю бабочку!
Вот гад! Дурак! Живодер! Такую прелесть, так безжалостно! У нее даже внутренности красивые. Мы с Ирочкой даже заплакали. И у этого дядьки жить не захотели. Перешли на другую квартиру, поуютнее.
Прошло несколько дней, вечером легли спать. Вдруг… Слышу сначала отдаленно какой-то гул, все сильней и сильней, улица дрожит, будто большая колонна танков. (Такой звук слышала, когда в Москве шли танки мимо гостиницы «Москва», где мы жили. Это была репетиция парада к 7 ноября). Почему-то я сразу сообразила – землетрясение! Схватила Ирочку, побежала к выходу, там уже все соседи толкутся, свет погас, никто не может открыть дверь, никак ключ не вставляется… Страшно! Наконец, кто-то открыл, вывалились наружу, во двор, на травку. К утру похолодало. По радио объявили, чтобы в дома не входили. Я Ирочку чем-то прикрыла, до вечера просидели, пока опасность миновала. Зашли в дом, а он весь в трещинах. Все-таки утром пошли на пляж, а там – ни-ко-го! Где-то далеко сидят на берегу двое. Подошла к ним… Ба! Да это моя однокурсница по консерватории, подруга, Лиля Лисенкова! С сыном. Они не испугались, как и мы, а большинство курортников сразу уехало. Стало хорошо, свободно. Лиля рассказала, что те, кто были в кино выпрыгивали из окон, ломали ноги. Лиля хорошая пианистка, а впоследствии, профессор медицины, педиатр (лет через 10 Машенька у нее лечилась). Приятная встреча. Мы объединились и вместе ходили на пляж.
В середине лета в море у берега появились водоросли. Чтобы зайти в чистое море надо было пройти несколько метров по колено зелени. Это не очень приятно. Уборочные машины выталкивали водоросли на берег, там они превращались в месиво, оно жутко противно пахло. Те, у кого болели ноги-руки совали их в эту гадость, намазывали всякие места и так сидели часами. Мы уезжали на катере в чистое море.
А еще, на нас налетели «божьи коровки». Наверно, их были миллионы! У меня когда-то был похожий случай. Окна дома, где я жила на 6 этаже выходили в сторону Волги. Однажды стая ползуче-летающих, то ли лесных, то ли полевых клопов-черепашек облепили весь дом. Окна были полностью закрыты беловато-желтоватыми брюшками. Они проникли в комнаты, лазили по карнизам, падали, а если на них наступали – громко лопались и выпускали жидкость, пахнущую клопами! Полы паркетные, каждая вонючка – пятно. Это такая мерзость! Родители сметали их веником в таз с горячей водой. Я этого не выдержала, сбежала к подруге. Дна 4 не ходила домой пока твари не улетели.
А «Божья коровка»? У меня она всегда вызывала умиление. Сядет на руку, а ты ей:
«Божья коровка, улети на небо,
Принеси нам хлеба,
Там твои детки,
Кушают конфетки»…
Она расправляла крылышки и улетала, красненькая, в крапинку, хорошенькая. ОДНА! А если их миллионы?! Они кусаются! Лезут в нос, в глаза, уши, волосы, в рот! Ужас! Весь берег, все дома, деревья, все, что по пути – они везде! Кромка воды у берега на метр ярко-красная! Еще и по воздуху летают. Негде спрятаться. Вот тебе и «божья коровка». Монстр!
Время приближалось к сентябрю… Надоело, устали, соскучились по дому и в школу пора собираться.
В конце августа мы уехали.
Прыжок
Живет на свете замечательный мальчик. Умница, красивый, беленький, кудрявый. Радует всех близких и знакомых. Очень любит рисовать клоунов. Они у него каждый раз разные, со своим характером, смешные и грустные – и только клоуны. Может, это интуиция. Ведь дедушка у него, по сути, клоун. Не цирковой, не такой, как на рисунках мальчика, а на сцене. Там он смешит, обличает, изображает, ну, в общем, тоже клоун. Ему даже один очень хороший композитор и поэт, Юлий Ким, написал песню: «Я клоун, веселый клоун, я этой шапочкой навеки коронован… и т.д.» Многие ее запели, она стала любимой. Но мальчик ничего об этом не знал. Он просто любил клоунов и был очень любопытный. Он жил на пятом этаже, а под их квартирой был магазин, а над магазином – крыша, примерно, на втором этаже.
Мальчик часто на нее смотрел с балкона, ему казалось – она близко. А на ней чего только нет. Много интересного. Люди ленятся выкинуть что-то в мусор, а окно ближе, и выбрасывают в него всякую ерунду. А мальчику хочется посмотреть поближе. И вообще, интересно, спуститься, попутешествовать. И у него появилась своя тайна. Он стал изобретать, каким способом попасть на крышу. Думал-думал. И придумал. Стал собирать всякие веревочки, ремешки, пояса. Надо связать канат и на нем спуститься. То, что он находил – связывал, конечно, как умел, потом прятал. Когда ему показалось, что все готово, он решил: пора!
Мама сидела в комнате, работала, писала статью, печатала ее.
-Мама, можно я погуляю на балконе?
-Конечно. Только оденься потеплее, не забудь шапочку.
— Хорошо, я пошел.
Балкон и окна выходили на улицу. Напротив дом. Там стоит тетя, смотрит в окно и видит что-то необычное. Что такое? Висит какая-то смешная веревочка из кусочков, на балконе мальчик перекидывает ноги через борт, берется за эту веревку, явно с намерением по ней спуститься вниз. Едва он хватается за веревку – она трескается и рвется… Мальчик падает. Все это на глазах у тети. Пока она сообразила, что произошло, он уже лежал без сознания. Она вычислила, как попасть на эту крышу, нашла пожарную лестницу, но она для нее высока – не забраться. А тем временем думала: — Где же родители, неужели он один?
Она побежала в магазин за помощью, нашла грузчика, тот залез на крышу, взял мальчика на руки, снес его вниз. Малыш очнулся.
— Ты откуда, где живешь, кто дома? Свой адрес знаешь?
Да все он знает. Мама дома, она работает, для нее это тайна.
— Ах ты, глупыш! Разве такая смешная веревка может выдержать даже маленького мальчика?! Идти можешь?
Звонок в дверь. Ира открывает. Ничего понять не может.
— Ваш?
— Мой. Но ведь он был дома. Что случилось?
— Мы его сняли с крыши!…
На вид, вроде, цел, ничего не сломано, но видно, что ему плохо. Вырвало, и он тут же уснул. Это симптомы сотрясения мозга — поняла мама. Вызвала скорую. Проверили, сделали снимки. Да, сотрясение и ушиб мозга. Потребовалось очень труднодоставаемое необходимое лекарство – церебролизин. Достали. Когда брали пункцию, он кричал от боли, а мать была в шоке, в слезах, будет ли жить. Выжил. К счастью, все обошлось.
Иногда мы смотрели с балкона на крышу: там лежала заброшенная шапочка, которая была на мальчике, когда он упал с балкона. Напоминает о том, что детство ушло и что для большой жизни нужны очень крепкие, хорошо связанные… нервы.
Было еще много всякого: детские болезни, ветрянка, простуды и разбитые коленки. Ничего. Вырос. Очень большой, около двух метров, такой же красивый и умный, а главное, талантливый художник.
Неожиданная радость
Не было еще Машеньки, Ирочке около десяти, мы сидели за семейным столом, вспоминали то да се…
— Мама! Спой нам еврейские песни! (дома разговаривали по-русски). На идише «секретничали» только мама с папой до войны, а потом уже и с дедом Наумом. Мы что-то понимали, но очень сожалею, что своим родным «мамэ лошн», не владею. Зато русский, и разговорный, и грамматика с синтаксисом – безупречный.
— Мам! Ну спой, ты много знаешь. Спой пожалуйста!
— Да я уж все забыла…
— Ну, хоть что помнишь. Мамуля, мне пришла хорошая мысль: давайте запишем на магнитофон. Для памяти.
У нас был «Мелодия» ленточный, хотя он тогда был роскошью. Мама надела на голову платочек, завязала под подбородком, заложила за уши свои светлые пряди волос и запела, постепенно вспоминая куски разных песен. Это было так трогательно, так брало за душу, веселое и грустное, с артистизмом и национальным юмором. Мы плакали. Магнитофон записывал. «Варничкес», «Чири-бим, чири-бом», «Их гей аройс аф ун ганекл», «Фрейлахс», «Об их нихт фарибл» и т.д., я их тоже забыла.
От людей слышу: снятся родители. Я же почему-то за долгие годы жизни маму-папу крайне редко видела во сне. В своих снах я постоянно блуждаю по улицам незнакомого гастрольного города, не помню названий гостиниц, улиц, не знаю куда идти. Теряюсь в лабиринтах до слез. Такое часто повторяется со мной. Так вот, папу помню за чертежной доской по ночам. Маму часто вспоминаю в связи с бытом. Сравниваю условия нашей теперешнее жизни и прежней – примус, керосин, дрова, корыто, стиральная доска, рубель, утюг с углем… Ну, еще и рецепты. Обычная кухня, еврейская кухня, но было что-то, что здесь я не встречала, например: из тертого картофеля, (как на любимые «латкес»), готовилось большое блюдо «Тейгахц». Из муки – «фарселах». Мама сама делала лапшу и очень быстро и тонко ее резала.Она вообще была очень скорая на руку. Не ленилась чистить огромное количество мелкой рыбешки типа тюльки, тушила на постном масле в большой гусятнице. Это мы называли «шпроты». Пекла кихелах и земелах. Из жареных мучных шариков в меду – «тейглах» и т.д. Я все время думаю, когда она все успевала?! Ведь еще и работала в театре.
Мамы не стало в 1966 году. За год до рождения Машеньки, а она так мечтала понянчить еще внучку…
Как будет кстати послушать мамины песни. У нас было много разных записей — такие бобины, с накрученными на них лентами. Все аккуратно лежало в одном месте, в углу шкафчика на нижней полке. Полезли туда и …. Испытали шок! Ленты запутаны, смяты, где что – не разберешь! Наверно, собака или дети, все размотали, перекрутили – игрушку себе нашли. Это было потрясение! Какая обида! Не уберегли!
Прошли годы. Сейчас я старше своей мамы на 20 лет. Уехали в Израиль взрослые дети, внуки. За ними – я. Левушка остался со своими картинами, с любимой кошкой, со всеми новыми видами техники: телевизоры (аж три!), видео, кассеты, диски, позднее компьютер и т.д. Магнитофон «Мелодия» давно забыт, когда-то кому-то подарен. Испорченные, ленточные записи куда-то засунули, забыли.
На дворе 2008. Ира – старшая дочь – режиссер театра. В Саратове ее помнили и любили: по ТЮЗу, по газетным, журнальным статьям. Пригласили поставить спектакль в Саратовском драматическом театре. Она поехала в Саратов, в родной дом, к родному папе. При ней с папой случился инсульт, а он до нее был дома один. Ее присутствие фактически спасло его: вовремя оказанная медицинская помощь, ее внимание и забота, помогли ликвидировать возможные трагические последствия. Сейчас он, хоть и стар, практически здоров. Звоним ему ежедневно. А Ирочка и папу «вытащила» и спектакль поставила под название «Хлам» автор Йосеф Бар -Йосеф. Нам сообщили, что спектакль идет хорошо.
Она уже дома, считает, что со своей намеченной программой справилась. Довольна. Вчера у нас дома, здесь, в Израиле собралась вся семья в честь дня рождения внучки Машеньки, ей 22! Семья в сборе – это радость. Но самую неожиданную радость сообщила мне Ира:
— Мама! Я нашла запись с бабушкиными еврейскими песнями! Чистила папину квартиру, выносила хлам, нашла кучу старых записей, разобрала и нашла… — бабушкину! Какая неожиданная радость!
Теперь надо найти студию где есть еще старые магнитофоны и сделать новую запись. Будем искать и, надеюсь, пока я жива, — найдем.
Я хочу снова испытать радость общения и услышать живой голос моей дорогой еврейской мамы.
Выстрел
Произошел нелепый случай. Мальчик двенадцати лет застрелил шестилетнего соседа. Конечно, случайно. Но насмерть! А произошло это так. Отец ходил на охоту. Пришел домой, бросил ружье на диван. Ушел. Дал задание сыну что-то сделать, какую-то работу. Тот выглянул в окно, увидел двух слоняющихся по двору шестилеток, позвал, одному скучно!
Они с радостью пришли, помогли ему. Потом решили поиграть. А еще потом увидели ружье. Большой говорит: давайте, я буду охотник, я преследую вас, а вы убегаете. Так, бегая, в азарте, старший нажал на курок и … снес полголовы малышу….
12тилетних не сажают. Судили и посадили отца. Мальчик, который стрелял, вырос. Я видела его. Он живет, сам себя не прощая, его преследует картина гибели малыша. Как ему жить с таким грузом дальше?!
Со мной произошел трагикомический случай, а вспомнила я его в связи с этим происшествием. Мой случай никакого отношения к тому, о чем я писала, не имеет, но тем не менее…
Лет семнадцать мне было, когда молодой человек пригласил меня погулять, потом зашли в кафе, он взял бутылку шампанского. Я его еще не пробовала тогда, думаю, что он тоже. Так он взял бутылку, дном прижал к животу, а горлышко направил прямо на меня, на мое новое нарядное платье, впервые надетое. Ну, да это ладно. Дело в том, что ткань из которого сшито это платье, называлась креп-жоржет и она имела свойство от влаги сжиматься. И, как говориться, прямо на глазах у удивленной публики, в том числе и моего партнера и, главное, у меня, мое платье превратилось в маленькое детское платьице, еле прикрывавшее трусы. Хорошо, что тогда фигурка у меня была худенькая, стройная, но раздался гомерический хохот. Парень смущен, а я не знала куда деться от стыда. Со слезами побежала домой. Мам меня успокоила, сказала — это поправимо.
Платье мне спасла та портниха, которая его сшила. Она отполоскала его от шампанского и выгладила так, что вышло как новенькое. Я была счастлива, а юношу того никогда больше не встречала и как звать не помню. Я часто фантазирую, а как могло быть при других вариантах? Например. Мы знакомы давно. Он (молодой человек), сидит напротив меня, говорит: — я приобрел антикварную вещь, — пистолет времен Пушкина, смотри, какой красивый, резной и как бы прицеливается в меня. – Не бойся! Он же старинный, не стреляет… Нажимает, как бы шутя, на курок – выстрел!!! Ах! Я падаю! Ведь, по поговорке, даже не заряженное оружие может когда-нибудь выстрелить, могло же быть так?
Ну, мой рассказ про платье, конечно ни при чем. Шампанское пусть стреляет. Так… Вспомнилось…. А если бы…
Уж очень мне жаль того, 12-летнего (и мальчика, конечно). Сейчас ему намного больше лет и огромное чувство вины, оно всегда перед глазами, как фотография со вспышкой. Как ему жить? Любить? Жениться? Иметь своих детей? – и все видеть, думать, чувствовать.
Он хочет, чтобы родители малыша его простили и ему будет легче. Он так думает. А как стереть из памяти то, что запечатлено навечно?
Гастрольные шалости
Хабаровск. Гастроли театра «Микро». Аншлаг. Успех. Иногда цветы. Дома стояло несколько корзин разных фасонов и плетений. Цветы отцвели, а горшочки с зеленью – традесканция, аспарагус, горшок с цикламеном из Прибалтики – цвели. Мы их таскали по гастролям с собой, жалко было бросать. Иногда не довозили, особенно в холод. В гостиничном номере они создавали праздник, уют.
В Хабаровске встретила Володю Маймескула, мою первую юношескую любовь. У него гастроли с оперным театром Улан-Удэ, где он главный дирижер и куда, кстати, неоднократно звал меня в качестве жены и на главные роли. Не случилось. Я познакомила его с Левой, благо мы жили на одном этаже. У нас трехкомнатный люкс, у него наискосок – двухкомнатный люкс. Вроде, мы на уровне. Отметили встречу и знакомство, хотя были сконфужены, зажаты. Больше не виделись.
Однажды у входных дверей гостиницы образовалась кучка людей: в тамбуре стояла лестница, наверху человек чинил электропроводку. Он слез, пропустил нас. Я пошла в магазин, туда-сюда, сделала покупки, возвращаюсь — у дверей гостиницы огромная толпа. Что случилось?! Того парня, что чинил проводку, убило током! Так он и висел под потолком, пока его не сняли. Молодой… До слез жаль. А его дома возможно ждут мать, жена, ребенок… Ждут. Не могу забыть.
Ни для кого не секрет, что в командировках мужчины, отрываясь от дома, пускаются в развлечения разного рода, охотятся за любовными приключениями. И наш театр не исключение. Музыканты, молодые актеры разных жанров, быстро знакомятся, появляются поклонницы, которые часто бесцеремонны, иногда переезжают за своими избранниками из города в город. Где они берут время и деньги? Тогда это явление не носило такого повального, как сейчас, характера. Иногда это плохо кончается. Работал у нас парень, лет 19-ти, Толя Еркин. Жонглер. Гулял. Заводной. Веселый. В Хабаровске, в единственном универмаге познакомился с продавщицей, завотделом пластинок. Влюбился. Заморочил ей голову. Как же! Артист! Закрутился роман, обещал женится. А она, молоденькая, похожа на девочку, но замужем и ребенок есть. Обещал ей писать, вызвать в Саратов. Что касается Еркина, то, я думаю, он забыл о своих обещаниях. Но она – Лина, так ее звали – не забыла. «Все ждала и верила…» Разошлась с мужем-алкоголиком, взяла ребенка, собрала чемодан, уволилась с хорошей работы, не слушая уговоров многочисленной родни:” куда ты едешь?!” И уехала. Поехала в Саратов, к любимому. Любимый в отъезде. У него однокомнатный кооператив, в нем живет приехавшая из деревни мама. Я ее видела. С такой лучше не встречаться: большая, крикливая, деревенская кликуша.
Лина приехала. Пошла по адресу – здравствуйте!
— Ты к кому?! Кто ты?!
Лина робко: Я к мужу.
Бабка: А он тебя звал?! Ты законная жена?!
Лина: Пока еще нет, но…
— Вот и иди туда, откуда пришла!
Над квартирой Еркина жили родители моего мужа – Софья Борисовна и Григорий Фадеевич Горелики. С.Б. выглянула в окно. Видит: посреди двора чемодан, на нем сидит молоденькая девушка, плачет. С ней ребенок – девочка. С.Б.человек с повышенным чувством любопытства и жалости спустилась со второго этажа выяснить, что происходит. Подошла к плачущей Лине, разузнала все подробности, включила свое сердце и взяла ситуацию в свои руки. Пошла стыдить бабку Еркину. Та и слышать не хочет. С.Б. взяла Лину с ребенком к себе временно, до Толиного приезда. Накормила, приласкала, позаботилась. Благодарности Лины не было конца.
Вскоре приехал Еркин. Он заставил маму в своей квартире отвести угол для Лины с ребенком. Но жениться не торопился. Пока он был дома, бабка закрыла рот. Он уехал в очередные гастроли – она дала себе волю. Запрягла Лину в работы по дому, как домработницу. С бесконечным криком и придирками к ней: то не так вымыла полы, то плохо вытряхнула половики и т.д. и т.д. Лина часто плакала, душу отводила только у С.Б.
Прошло немало времени. Денег у Лины не было, т.к. не было работы. Жизнь с бабкой невыносима. Толя окончательно раздумал жениться, любовь кончилась. Включился Гр. Фад. – отец Левы. Нашел Лине работу в универмаге в музыкальном отделе, поскольку у нее был опыт и она, добросовестно работая, хорошо себя зарекомендовала.
Гр.Фад. выхлопотал ей комнатку в коммунальной квартире, в старом деревянном доме. Но и это уже было счастье. Жить отдельно, уйти от этой бабы-яги! Дружба Лины с родителями Левы окрепла.
Шло время. Выросла дочь Лины Ира. Рано познала жизнь, забеременела. Об этом узнали поздно. Родила ребенка, сама еще ребенок. Мамой новорожденному мальчику стала Лина. У Иры своя отдельная жизнь. Димочка рос. По суду и анализу ДНК его папа его признал, но не более. Мальчик оказался замечательным.
Однажды, еще до рождения Димы, в том старом доме, где поселилась Лина, случился пожар. Она успела выскочить в окно, хоть и первый этаж, но ногу сломала. Всем погорельцам дали другое жилье. Лина получили двухкомнатную квартиру в новом доме, правда далеко от центра. Но свое отдельное с удобствами жилье – мечта! Не было счастья, так несчастье помогло. Спасибо добрым людям! Она стала бывать и у нас в доме. От нее исходила доброта, мягкость и покорность. Судьба ее сломала. Но жить надо было, хотя бы ради Димочки. Он называл ее мамой, отлично учился, помогал Лине по дому, был удивительно дисциплинирован. В 6 утра вставал, шел в бассейн на тренировку, оттуда – в школу. Красивый, кудрявый, кавказских кровей. Она его обожала, своего сыночка.
Лет в 13 у Димы стали появляться какие-то шишки… Рак лимфатических желез. Удар выше человеческих сил! Химия… Химия…Химия… в Саратове, потом в Москве. Лина бросила работу, поехала за ним. Без денег, без жилья. Днем в больнице рядом с Димой. Ночи проводила где придется. Иногда спала на столе, пока в больнице не сжалились, взяли ее на работу в кухню. Отвели угол с раскладушкой. Ему уже 16. Красавец. Временами улучшение и надежда… и опять химия… химия…химия… очень болезненная. Главное, быть рядом в тяжелые часы отхода от процедур. В короткие минуты затишья, а они все реже, к нему бегали девочки, влюблялись, он был веселым, даже успел полюбить…
Не оправдались труды и надежды матери. Бог забрал мальчика.
Лина живет в своей квартире, помогает дочери. Внукам. Не забывает никогда тех, кто был ее опорой долгие годы. Их уже нет. Еркина и след простыл.
Вот так сложилась судьба Лины и вот чем обернулись для нее гастрольные шалости.
Миша
Миша, внук. Он же Марк (его тут на работе и друзья только так зовут). Он пока еще не определился в жизни, очень интересуется химией, устройством человеческого мозга, ДНК, клеток организма, постоянно задумывается о том, как обернуть на пользу человечества наркотики.
Разные статьи и книги читает по интернету – учится самостоятельно, занимается самообразованием. А еще я наглядно ощущаю его отношение к себе, он единственный, уходя и приходя, заходит ко мне в комнату, присаживается, обнимает, целует, спрашивает как я себя чувствую. Он нежен, чуток, что не каждому дано. Он умен, любознателен, общителен, преданно и верно любит свою девушку Талию и музыку.
Если б ты знал, как он тобой интересуется, Лева, меня это очень радует. Неоднократно я ему называла артиста, художника, режиссера, говорю, мол, это вот такой интересный художник, это вот такой известный артист или это вот такой достойный человек…
— А дед его знает?
— Да.
— А он деда знает?
— Да.
Он удовлетворенно улыбается и видно, что гордится дедом. Интересуется увлечениями деда и многогранностью его таланта.
Я люблю его высоченную фигуру, худощавую физиономию, он красив. Бровь соболиная, глаза прекрасные и дурацкий, до талии, хвост русых волос.
Я знаю, тебя волнует его будущее.
Уверена, оно будет прекрасным!
Репортаж со свадьбы
ОН – мой внук Илья, под два метра роста. С древней еврейской фамилией Коц, принадлежащей к высшей еврейской касте коэнов.
ОНА – Анна с фамилией Ловски, похожей на фамилию польских шляхтичей, еврейка с неземным ликом: длинненькая, тоненькая очень красивая, происхождения, по-моему, космического.
ОБА – художники. ОБА – глаз не оторвешь.
Свадьба на природе. Место дивное! Оазис в горах.
Гости! Образованные, интеллигентные — элита этой маленькой еврейской страны под названием Израиль.
Прибыла вся Кфар-Сабская семья – близкие и дальние родственники. Бабушка с дедушкой со стороны отца, Майя Григорьевна и Борис Эммануилович. Женя, Марина, Гриша. Все Эйдельберги и, конечно,любимая подруга моей Машеньки Танечка.
И иерусалимская родня в лице Маш, Мишки и меня, еле двигающейся бабуси, которую водили ее дети под руки, как Пиковую Даму.
Очаровательные родители и сестры невесты. Все нарядные, солидные:когда еще приоденешься людей посмотреть, себя показать.
Молодежь сногсшибательна. Ира, мать, будущая свекровь. В новой прическе в роскошном оранжевом шарфе – душа и вдохновитель всего торжества, мужественно преодолевая боль в ноге, объединяла всех.
Обслуга – элегантные девочки и мальчики, вкусная с фантазией еда. Как на высших правительственных приемах. Щелкают многочисленные фотоаппараты и камеры. Фотографы вьются как змеи, особенно старался друг отца Раф, исползал на животе всю траву.
Ну а главное – ХУПА! 4 столба, навес, под ним пара, оба в белом – невообразимо элегантно, роскошно. Ритуал. Раввин читает молитвы. Поет. Кольцо. Пьют вино. Затаптывают бокал. Поднимают фату – целуются.
И получают огромных размеров документ на иврите – ктуба, которая свидетельствует о том, что они вступили в законный брак. Поздравления.
«Они такая пара!» (Жванецкий) И снимают, снимают, снимают.
Главная процедура позади. Потом – поздравления с юмором. Выступление театра «Микро». Я зачитала стихи деда плюс подарок, который положила в сейф (тут так принято) со всеми гостями, желающими сделать подарки молодым. Важное событие.
Не так просто здесь доказать, что ты имеешь на него не только желание, но и право. Надо было получить разрешение раввина, доискивающегося до еврейских корней с обеих сторон «брачующихся» не дай бог, у кого-то в родне ГОЙ!
После всего танцы до упаду. Тут дорвалась молодежь. Какие красивые девочки, какие туалеты. Многие по примеру невесты, теперь уже жены, скинули туфли и с таким самозабвением, с такой отдачей танцевали и парами, и в одиночку, и все вместе. Илья выкрутасничал своими длинными ногами, зажигая мужскую половину, ему помогала хорошая заводная музыка. Все выражались как могли. И его сестренка Анечка, и тетка Маша, и весь театр Микро, всех не перечислишь. Очень красиво танцевала дочка Рафа. Все дорвались до танцплощадки. Я сидела лицом к танцующим и с восхищением смотрела, как наша Зая-Аннушка, молодая жена, отплясывала свое счастье! Она ни единого раза не отдохнула с первого до последнего аккорда, это был танцевальный марафон, который длился четыре часа. В жизни такого не видела. Она это делала с такой легкостью, так упоенно одна, и с мужем ,и со всеми. Где она, эта пушинка, набралась столько сил. Даже ее свекровь, моя Ирочка, выпив и забыв свою боль, дала волю темпераменту. Сама маленькая, а вон какого богатыря родила. Даже Леня – отец пытался танцевать, но он человек, сдерживающий свои эмоции. С достоинством. Родители невесты Яша и Маша, тоже были только в качестве зрителей.
А внуки мои такие разные: Анечка, написавшая замечательное поздравление в стихах. Машенька, скучала, поджидая своего друга Ноама, увидев его, сразу оживилась и кинулась к нему.
А Миша клюкнул и целовался со своей Талией, тоже красивая пара. А у меня от долгого сидения и хождения, что я делаю редко, ноги отказывались подняться на ступеньки.
А молодая жена, придя домой, заклеивала пластырем свои истанцевавшиеся в кровь ножки. Это ангелоподобное существо оказалось далеко не слабым полом. Зато будет, что вспомнить!
Вот уже наступила ночь, а с ней усталость, все разъехались, у молодых впереди, очень трудное, но приятное занятие, подсчитывать убытки и прибыли. Надеюсь, они не в накладе. Что Бог даст. Все, вот и сказке конец.
Дальше – жизнь!
Репортаж по горячим следам вела бабушка Л.Р.Горелик
У меня четыре внука. Ирины дети: Илья, художник. Благополучен и счастлив в браке со своей любимой женой. Анечка – в армии. Слава Богу, не в боевых частях.
Машины дети: Машенька у нас успешная девочка! Одна из лучших, за что получила премию. Много работает, ассистирует скульптору, занимается с детьми. Миша, он же Марк (190 см), худой, неухоженный, безразличный к своему прикиду, так сказать, но красивый. По пятницам-субботам отъедается, все ,что может ,сметает подчистую, в счет предстоящих полуголодных дней недели. Работает! Уже хорошо! Мечтает овладеть всеми рабочими и строительными профессиями.
Что ж! Уважаю. Только бы осуществилось это его желание.
Дожить бы до их полного становления.
Мой день
Ноль-ноль (00) часов. Предыдущий день окончен, считай, уже новый день. Ложусь поздно. Засиживаюсь, если “Закрытый показ” Гордона, например. Фильм «1+1» мне понравился, «Русалка»… Не всегда интересно, но любопытно.
Пью снотворное, почитаю, если есть что новенькое. А нет – возьмусь за испытанное старое – Толстого, Достоевского – что есть дома. Если зачитаюсь, нарушу момент засыпания, не буду спать до утра. В комнате темно. Поднимаю жалюзи – чудо! Солнышко и совершенно невообразимой голубизны – чистое небо! Как у Пушкина: «очей очарованье….» Это в декабре!
Доброе утро! Можно полежать, понежится. Жду, пока все уйдут. Слышу, как дом оживает, каждый по очереди выбегает: первая Маша, она едет на работу в Джойнт. Встает Машенька – с шумом. Впускает приходящего кота, рыжего, покормит – выпустит. Жил бы постоянно, мы любим животных, скучаем по своему Шлемику, который жил у нас почти 9 лет. А этот писает дома, уже несколько раз. То ли метит, то ли мстит… от котов вонь невыносимая. Внучка уходит в свою академию, громко цокают каблучки по каменному полу. Это же слышу из квартиры над нами. Все разбегаются – тишина! Могу еще полежать. Подумать о том, о сем, о чем пишу. А куда мне спешить?! Почти регулярно делаю получасовую зарядку. Ноги «летают» легко, вверх-вниз, в стороны, «велосипед», массаж… Сейчас приму душ, даже пробую иногда контрастный. И…сейчас переделаю много разных дел…
Уже с первых же шагов понимаю: ничего не изменилось! В вертикальном положении – все то же! Только что «летавшие» ноги, еле передвигаются. В пояснице, будто все внутренности кто-то сильно стянул в кулак… Вот они, мои 82! Шлеп-шлеп в старых тапочках по кухне. Говорят: надо ходить, надо ходить… я похожу – мне хуже. Да ну их! Ненавижу бесцельно ходить. Профессор-ортопед сказал, что то, что у меня ниже талии, (где она, эта талия?) уже не поддается лечению. Только сидя или лежа я прекрасно себя чувствую. Ничего не болит. Голова в порядке, ну и хорошо! В зеркало заглядываю редко, сама себе противна. Глубокие морщины, сильно постарела, могу сама себя обматерить за нелепый поступок – не ту кнопку нажала, старая дура…
День начался. За полчаса до еды – горсть лекарств и еще в течение дня несколько раз. Много. Пожизненно… Ем мало: пару кусочков черного хлеба с чем-нибудь, что есть – сыр, творог, салмон, авокадо, кольраби, колбаса, кофе с молоком…. Не все сразу, конечно! Понемножку. Вот сливочное масло и сахар употребляю. Перестала любить сладкое, предпочитаю острое, соленое. Почему-то мне все не вкусно. Ем формально.
В раковине еще с вечера меня ждет гора посуды. Это моя работа, я выполняю ее охотно и любую подсобную работу – пожалуйста: почистить, порезать, забросить белье в машину, развесить стиранное и т.д., то, что можно делать сидя или облокотившись. Иногда что-нибудь готовлю. Но теперь, это приоритет Маши.
Позвонил внук Миша:
— Баб, напомни, как варить яйца?!
– Миша, как с работой
— опять три дня поработал и все. Безработица…
Где-то с часу до пяти сижу в кресле, пишу, обдумываю или созвонюсь с Машей. Она — телефон к уху, я диктую, она печатает. У меня их (записок в виде рассказиков) около сотни. Будут ли моему потомству интересны прапрапрапрабабушкины записки (хоть знали бы и читали по-русски) Дочерям — Ире и Маше – нравится. Хвалят, поощряют, что не впустую трачу свое свободное стариковское время. Подруг нет. На скамейках не судачу. На первом этаже пара милых, интеллигентных стариков, с ними общаюсь.
Каждые пятницу-субботу по возможности собирается семья. С утра Маша – за руль и в супер. Накупит почти на неделю. Весь день готовит, печет, делает салаты. На несколько дней хватает. В будничные дни подваривает супчик. Едим фрукты, овощи. Все очень дорого, пенсии на месяц не хватает. Приезжают дети. Семья в сборе, не все так гладко. Машенька с Талией (подруга Миши) не в ладах. У Ирочки свои гости, свой контингент. Леве звоню ежедневно. Инсульт отступил, но годы… ему тоскливо. Иногда звоним Нонне, она близкий человек. Все родственные связи – по телефону.
Стемнело. Зажгу свет, перекушу, приму лекарство. Все у меня под рукой, потому что комната маленькая, компактная. Прямо из нее за маленькой раздвижной дверцей – душ, раковина, туалет. Есть телевизор, телефон, кондиционер, просторная кровать, удобное кресло, столик, полки для книг, шкаф, тумбочка с ящичками для лекарств, бумаг, писем и т.д. Техника управляется или достается рукой – все рядом. О заботе дочерей и говорить нечего, особенно Маша, т.к. с ней я живу. Она старается купить мне вкусное, сделать приятное, ходит за рецептами и в аптеку. Я бываю несправедлива, язык мой – враг мой. Лева, побывав у меня, позавидовал:”Ты живешь как царица.” А я думаю, что и лучше, ведь таких удобств у царей тогда не было! Мама меня учила, что надо жизнь сравнивать с теми, кому гораздо хуже, кто беднее, с инвалидами, тогда ты можешь оценить, насколько у тебя все хорошо. Это да! Как посмотришь на одиноких, брошенных, больных стариков, так и понимаешь разницу.
Облегчает жизнь телевизор, иногда жутко раздражает, особенно реклама – отключаю. Слушаю Израильские новости, вести из России. Люблю научные передачи, «Линия жизни», «Вокруг света» – ее ведут хорошие ребята. «Минута славы» – замечательная программа. Ледовое шоу с тренерами Тарасовой и Чайковской. Фантастика какая-то! Душа замирает от этой красоты! Так это талантливо! «Жди меня» – слезами обольюсь, Кваша – гений.
Бывают хорошие фильмы. Редко. Иногда лучше смотреть старые советские. Сериалы не смотрю. Много дряни. Телевизор, конечно, необходим. Люблю Швыдкого, Познера, Капицу и др. интересных людей. К концу дня устают глаза. После операции вижу хорошо, но правый глаз проблемный – есть помехи. Смирилась, приспособилась.
Звонила Леве, Жени нет дома. Он стал комментировать вчерашний разговор с ней. Возбуждается, кричит. У каждого из них своя правда. Она тоже спуску не дает, унижает, а он оскорбляется, взрывается. Через пять минут оба отходят. Он не понимает, что без нее ему будет плохо. Инсульт обязывает быть сдержанным, а он орет с полоборота. Зовем сюда – не желает. Что делать? Ума не приложим. Проблема. Рассказала Маше. Поохали, поахали, ничего реального не придумали. Ирочка позвонила, приехала из Эйлата, говорит, было замечательно. С ней обговаривали проблему. Ни к чему не пришли.
Зашла случайно в комнату внучки… Бардак! Борюсь с ней – бесполезно. Ей так хорошо. Здесь все так живут, говорит она. Ментальность такая.
Опять «Минута славы». Два армянских мальчика изумительно поют – мурашки по телу. Все номера великолепны, профессиональны. Мы с Машей за мальчиков. Им бы миллион: там замечательная, огромная семья, почему-то в Тюмени! «Культурная революция» Швыдкого о смысле жизни. Послушала умных людей. Много говорили, убедительно. Есть смысл жизни? Или нет? Нужен ли он? А мне интересно: у террористов какой смысл жизни? Убивать, взрывать, разрушать… Я думаю просто: надо жить нравственно!
День кончился. Уже минуло 00 часов. Есть какой-то фильм. Заинтересует – посмотрю. Нет, пожалуй, лягу.
Лекарство… снотворное… книга… думы…думы…
Спокойной ночи.
