“Словно как лебедь по влаге прозрачной…” высоким прозрачным голосом пела мне мама, рассказывая, как восьмилетней девочкой, почувствовав в себе Голос, исполняла “Баркароллу” Шуберта перед своими первыми зрителями. Мамина мама, моя бабушка Женя, работала до войны хористкой в Минском оперном театре, и ее рыжую доченьку занимали в спектаклях, когда по сюжету в сцене надобился ребенок. Например, -говорила мама, — в “Русалочке”, — и пела низким голосом, изображая, как к ней обращался Князь: “откуда ты, прелестное дитя”.., или в “Чио-чио-сан”, и мама нежнейше исполняла арию “Придет ли день желанный”.
Она знала все женские партии из классических опер и множество мужских. И без счета романсы, потому что пела их с симфоническим оркестром Филармонии несколько лет после окончания консерватории, пока не вышла замуж за папу и почти сразу согласилась перейти на эстрадный репертуар, чтобы работать вместе с мужем.
В этом и было ее “ лица необщее выраженье” на эстраде — выходит на сцену молодая певица с великолепным лирическим сопрано, а исполняет современный популярный репертуар: это слышалось, как диво.
У Людмилы Равницкой в спектаклях “Микро” всегда было весомое соло, и среди шести песен в этом выступлении непременно было две-три специально для нее написанных. Композитор Анатолий Катц и поэт Борис Белов сочиняли ей чудесный репертуар, изюминкой которого было вкрапление разных вокальных богатств: то роскошный вокализ в песенной балладе, то кусок из классической арии в комической песенке. А позже серию песен для Равницкой написал Юлий Ким, и в одной из них, в “Соловье”, в самом финале, певица исполняла кусок из “Соловья” Алябьева со всеми фиоритурами, исполняла так, что в зале восторженно ахали, изумляясь широте диапазона и соловьиности ее рулад.
Она выходила на сцену всегда в изысканных туалетах, которые шила некая таинственно прекрасная портниха, и не просто пела, а артистично разыгрывала музыкальные микро-спектакли. Когда Людмила Равницкая стала лауреатом Всероссийского конкурса артистов эстрады, она обрела популярность, ее начали звать в столицу, но мама была человеком не честолюбивым, и осталась в родном коллективе. Зато я помню, как ее сорокаминутный концерт транслировали по Центральному телевидению. Кажется, в году 66-ом. Мы только что купили наш первый телевизор, и я все норовила поцеловать экран с поющей мамой. На концерты меня брали очень редко, папа считал, что ребенок не должен путаться под ногами в самое горячее сценическое время.И меня не допускали закулисы во время представления. Но если находилось свободное место в зале, я не упускала случая поплакать от восхищения на мамином сольном выходе . А однажды на каком-то сборном концерте, я-таки пробралась за кулисы, и случайно услышала разговор двух рабочих сцены: один сказал про маму: “посмотри, красивая и поет хорошо”, другой ответил : “красивая, чуток похудее б”.., а закончить не успел- я дала ему “пощечину”- локтем в бок. “ Ну девочка, твою мать”, — именно, за мою мать и получил.
Людмила Романовна была еще и “матерью” для всего коллектива. Глаза светло-карие, янтарные, слушает внимательно. Утешит, денег одолжит, накормит — у нее был большущий желтый кофр с гастрольными кастрюльками-плошками и даже крошечная плитка,- все это запрещенное в гостиницах хозяйство она каким-то немыслимым образом ухитрялась скрывать от горничных.
Мама ушла со сцены в 62 года, сказала : “Отпелась”. Папа стал дразнить ее “отпетой блядью”. Она любила папин юмор и часто из-за стола убегала записывать его остроты.
Маме Лиле — от дочки Иры

Гренада — Людмила Равницкая
ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЙ КОНЦЕРТ фестиваля советской эстрадной песни, 1965